Надежда Волгина - Заземелье [СИ]

Это было какое-то сумасшествие. Полуживая, истерзанная морально и физически, я думала о близости с этим животным. Ненавидела его всеми фибрами души и возбуждалась от единственного его прикосновения.

Пытка закончилась, когда Савелий резко затормозил и без предупреждения опустил меня на землю. Я пошатнулась, но устояла. Значит, все-таки отдохнула у него на руках. Только ноги мои замерзли окончательно — пальцев в валенках я не чувствовала.

— Пришли, — промолвил он, но не спешил что-то делать дальше. Я поняла, что он переводит дыхание. Запыхался бедный тащить тяжелую ношу, злорадно подумала я. Поделом тебе, солдафон проклятый!

Ему хватило пары минут, а потом я увидела знакомое движение руками, и створки лифта разъехались в стороны. Как зачарованная я смотрела, как в кабину впорхнуло облачко снега, моментально оседая на полу. Воздух поверхности смешался со спертостью подземелья. И я уже не ощущала ничего, кроме щемящей, всепоглощающей тоски, что затопила в тот момент мою душу.

— Спускайся, — Савелий подтолкнул меня в спину.

— Отпусти меня! — взмолилась я в последний раз, чувствуя, как слезы застилают глаза. Это был безотчетный порыв, я не хотела этого. Когда поняла, о чем прошу этого варвара, испытала дикое унижение. Да и выражение глаз его не предвещало ничего хорошего. В них крупными кристаллами застыл лед, промораживая меня насквозь.

— Пошли, — он первый ступил на лестницу и потащил меня за собой.

Пришлось приложить максимум усилий, чтобы не рухнуть в кабину. У меня получилось преодолеть лестницу без потерь. Я забилась в противоположный от Савелия угол и всеми силами старалась не заскулить от горя, пока мы ехали вниз.

Спуск наш затянулся. Или мне кажется, что лифт движется слишком долго?

— Почему мы так долго спускаемся? — не выдержала, спросила я. — Куда ты меня везешь?

Ответом мне было молчание и взгляд Савелия, от которого мороз пробежал по коже. Меня затрясло от неконтролируемого ужаса.

В этот момент лифт дернулся и остановился, двери разъехались в стороны, и я увидела мужчину. Он стоял, расставив ноги и заложив руки за спину, как солдат американской армии. Даже одет был примерно так же — штаны неопределенного цвета, заправленные в сапоги, и безрукавка с таким же вырезом на груди, как у Савелия. Последний вытолкнул меня из лифта, так что я чуть не растянулась на черном блестящем полу.

— Делай, что положено, — только и сказал он.

— Слушаюсь, — раздалось в ответ.

В следующий момент сквозь застилавшие глаза слезы, я увидела, как створки лифта скрывают от меня Савелия. Меня с силой ухватили за ворот куртки и потянули вверх.

— Иди за мной, — раздалась грубая команда, и я поняла, что если не подчинюсь, получу такого пинка, что мало не покажется.

Это был совсем другой коридор. Потолки здесь были такими низкими, что солдат, идущий впереди, едва не касался их головой. Они давили, и создавалось впечатление, что не хватает воздуха. Освещался он очень тускло, и ни единой двери по бокам.

Несколько раз мы сворачивали, пока не вышли в небольшую комнату — такую же темную. Мрак. Мрачность тут царила такая, что пропитывала насквозь, лишая остатков мужества. Я чувствовала, как подкашиваются ноги. Из последних сил старалась держаться. Знала, что если покажу, насколько мне страшно, или упаду, мне же будет хуже.

Солдат подвел меня к одной из дверей, что располагались по всему периметру комнаты. Открыл ее большим ключом и втолкнул меня внутрь. Еле успела сгруппироваться, чтобы не удариться об косяк — дверь была очень низкой, даже для моего роста.

Это была камера — клетушка по размеру. Солдат зашел следом за мной, и в ней уже не осталось места. Я невольно прижалась к тому, что, по всей видимости, служило ложем — горизонтальный выступ в стене без намека на постель. На нем лежала лишь груда чего-то темного.

— Раздевайся! — велел солдат, и в голосе его я не уловила ни единой эмоции.

— Зачем? — спросила я, а саму уже колошматила нервная дрожь. Даже скрыть ее не могла — руки ходили ходуном и коленки вибрировали из стороны в сторону.

— Так надо, — он приблизился ко мне почти вплотную. — Не разденешься сама, это сделаю я.

Непослушными пальцами принялась расстегивать куртку. Остатки разума затмил животный страх. Что со мной еще собираются делать?!

Когда справилась с одеждой и осталась в одной сорочке, замерла в нерешительности.

— Снимай! — поступила новая команда.

Я затрясла головой, глотая слезы. За что? За что я должна подвергаться тут постоянным унижениям? Что же это за место такое, где царят совершенно дикие нравы. Я попятилась, но лишь уперлась в выступ в стене. Да и солдат не бездействовал — без лишних слов он схватил меня за сорочку, разорвал ее и скинул на пол, как это сделал не так давно Савелий. И вот теперь уже перед ним я стояла, в чем мать родила, не в силах ни двинуться, ни сказать что-то… Да и мыслей в голове не осталось, словно ее вытрясли основательно.

Если до этого команды поступали достаточно оперативно, то теперь солдат не торопился, разглядывал меня с дебильной улыбкой на лице. Протянул руку, потрогал мою грудь, потеребил сосок. Я к тому моменту уже толком и стоять не могла — рыдания сотрясали. Они все тут извращенцы, похотливые самцы. Заглянул за спину и как следует промял мои ягодицы. Как я все это вытерпливала, не знаю. Но когда его палец скользнул мне в промежность, я громко вскрикнула и повалилась на скамью. Сквозь туман дурноты и унижения наблюдала, как солдат облизнул палец и довольно причмокнул.

— А ты вкусная сучка. Хотел бы я тебя поиметь…

Я отползла на край скамьи, подтягивая к себе коленки и практически вжимаясь в угол. Я старалась закрыться от его неприкрытой похоти. Он разве слюни не пускал. Рыдала к тому моменту я уже в голос, и сама себя ненавидела за слабость. Это только в кино героиня может заехать насильнику между ног и вырубить его на какое-то время, не опасаясь последствий. В жизни же все было не так. Я точно знала, что сделай я ему хоть что-то, он убьет меня, не раздумывая. И, возможно, для меня это было бы наилучшим исходом, но решиться на такое я не посмела, струсила.

Больше он не пытался до меня дотронуться, да и похоть на его лице уступила место маске равнодушия. Он сгреб ту темную кучу чего-то, что лежала тут же, на лавке, и кинул в меня со словами:

— Оденься!

Я прижала к себе жесткую ткань, словно отгораживаясь ею, как щитом. Но солдат на меня уже не смотрел — развернулся и покинул камеру, не забыв запереть ее.

Какое-то время я продолжала сидеть, прислушиваясь к тишине. Освещение в камере было еще более тусклое, чем в коридоре и комнате. Его хватало только на то, чтобы понять, что она не более полутора метров в ширину и столько же в длину. У противоположной от кровати стены имелось небольшое отверстие в полу. Как я догадалась еще и по запаху, царящему в камере, служило оно туалетом. Больше ничего — ни умывальника, ни сливного бочка, ничего. Мне даже не оставили воды, хоть к тому моменту в горле так пересохло, что аж саднило.