Марина Дечко - Ворожея

И снова ветка цепляется за платье девки, больно полоснув корявым суком по лицу:

- Отчего, Зарина? Не люб?

Голосом Ворожебника, или то он - голосом леса.

- Не люб, - откликается девка. - Не мил. Не ходи за мной.

Ветка снова цепляет платье, отчего холстина трещит, натягиваясь прочной струной.

- А что, если не могу оставить? - Снова вопрос. И она, сколько ни кружится, не ищет голоса живого, все одно: кругом лишь сухие деревья. Знать, сила в Ворожебнике том дивная таится, раз может он такой морок на нее наслать. - С тобою - жив, без тебя не жив словно бы. Сила колдовская гложет. Ты - исцеленьем всему.

Заринка снова оборачивается. Чудится ей, что вот-де он, за спиной ееной стоит. А развернулась - и нет его. Снова морок?

Только девка чует: Ворожебник все ближе. Подбирается к ней, силой колдовскою глаза отводя. Шепчет разговоры, а сам дело темное вершит. И ведь все ближе...

- Заберешь? - Спрашивает она у леса.

- Заберу, - отвечает тот. - Уже скоро.

И снова ветка-хлыст. Снова боль.

- И мне болит, - отвечают ей. - Думал, не почую, а тут вот...

Заринка хватается ладошкой за раненную щеку и шепчет тихо:

- Я ведь исцелить могу. Если позволишь.

Гай шел за девкой не один день. Не ел почти и пил лишь тогда, когда перед глазами мутилось. Спать не спал, ступая то по одной дороге, то по другой. Все след искал.

А он ускользал от него, окаянный. Сверкал на снеге, отблескивая яркими искрами, манил. А вот ступит Ворожебник на дорогу - и та, что рядом, поет:

- Меня, меня выбери!

Шептуха егоная, знать, в силу входит, раз скрывать след за собою может. И, стало быть, даже не разумеет пока, на что способна. Да только и у него уменье имеется...

Сила колдовская тратится нещадно. И нынче, когда само его тело ноет от боли и усталости, мощи той становится в разы меньше. А теперь вот еще и сон...

Тот морил его густым варевом, выбраться из которого не хватало сил. И ведь если уснуть среди леса зимнего - то верная смерть. А он, Гай, еще молод, чтоб помирать. У него-то и жизнь только началась. И к барскому кафтану уж начинал привыкать...

Да только и противиться виденьям не мог, потому как кругом тянуло сладко-сладко, и знакомый голос разрывал пространство тысячей серебристых колокольчиков. Звенел:

- Воротись, Ворожебник!

Гай сделал еще шаг - и не заметил, как мир кругом него изменился. Дрогнул. А снежный лес сменился покоем теплым, в котором - лампы масляные да свечи высокие. Камин с огнем. И полог у ложа широкого.

Ворожебник оглянулся.

Под ногами - карта с огоньками живыми, а с боку снова шепчут:

- Торопись, Ворожебник, ты нужен мне. Слово сдержать, потому как иначе...

Ведьма, видно, говорит что-то еще, но разобрать слова не удается. Голова кружится от аромата сладкого, или от голода лютого - то ж теперь не разберешь. И к горлу подступает рвотный ком.

- Воротись, Гай. Клятву исполнить надобно.

И острые зубы смыкаются за запястье, усыпанном рыжими пятнами. А вместе с кровью Гай обретает волю чужую. Искру силы заемной. И, стало быть, путешествие его должно оборваться. С девкой или без нее...

Морок кончился так же скоро, как и назрел. И Ворожебник, растеряв контроль над лошадьми, едва успел остановить их, пока те не расшиблись о густую стену деревьев еловых.

Упряжка замерла. А с нею и его, га ева, душа. Он и сам не понял, отчего. Только где-то в груди стянуло нехорошим, тугим наузом. И заболело остро-остро, заставив глаза наполниться слезами.

Ворожебник уж и забыл, когда лил слезы в последний раз. В детстве? Видно, так, потому как на ум ему ничего иного не приходило. Слезы мало помогут защитить мамку с сестрами, да раздобыть еды. Оттого-то и приходилось прятать их ото всех.

А теперь вот...

Слова Колдуньи никак не хотели всплывать в памяти, оставляя после себя дурное послевкусие. И, стало быть, нужно торопиться.

Гай обернулся. Лошади дышали тяжко, выдыхая в залитый лунным светом лес высокие столбы густого пару. Он соскочил с укрытой меховыми шкурами повозки, да обошел ее кругом.

Оглянулся. Принюхался.

А потом и вовсе ушел в чащу. Отчего? Не разумел. Только с тех пор, как пробудил он на древнем капище уменье дивное, доверять тому научился.

Зверья Гай не боялся. Разумел: то и само страшится его ворожбы. Потому и полыхнула разноколерно тонкая нитка силы, да поскакала впереди, посылая кругом себя струящиеся пахучие эманации.

И снова разлился кругом него аромат медуничный. Да к лошадям прилип, оставляя на них хозяйский след. Зверье почует колдовство по запаху сладкому, и станет держаться от них подальше.

Ноги утопали в густом снегу, которого с каждой минутой становилось все больше. С пол-оборота годины кругом него зарядил мелкий снег. И теперь он становился лишь напористей, коварней. А с ним, снегом этим, и сугробы кругом Гая росли.

Если и шла здесь его ворожея, то следы скрылись хорошо, скоро. И, значит, снова нужно полагаться на чутье.

Ворожебник повел носом. Морок, что наслала на него Колдунья, обострил голод кругом нутра его. И голод тот выл. Подсказывал: разве не чуешь, хозяин, девку свою? Вот же она - гляди.

Гай сотворил кругом себя по символу рунному, что с девкой связал. И те поначалу полыхнули одинаково - разноколерно. А затем... тот из них, что лежал прямо перед ним, засиял красным, заалел. Полыхать стал, словно бы живой. И силою налился такой, что Гай уразумел: его Заринка близко. Протяни только руку...

Но Ворожебник понимает: рукою он ухватит лишь пространство, что наокол. Не Зарину. А вот чтоб до нее добраться...

И он шепчет. Опускается на голый снег, да отворяет кровь, теряя ту крупными багровыми бусинами. Крови не жалко. И лес откликается на зов. Расступаются деревья-кустарники, отворяя перед собою не просто поляну - пятачок земли снежной, на которой изба крошечная.

Ворожбным взором Гай видит огоньки сизые, что все больше скотине принадлежат. И если так, что в хлеву, что под одной крышей с домом, спят три лошаденки. А вот в избе огней больше.

Шестеро простых, светлых. И колер у них - что у обычного светоча. А вот те два, что другие...

Гай и теперь видит, что Заринка его - шептуха. Да вот сила ее отчего-то мощнее стала. Разрослась, расцветилась. И пылает так ярко, что впору глаза отвести. А он не может.

Шлет морок, вызывая душу девкину сюда, в стылый лес. В плену держит, пробуя кровь ееную на вкус. Пытает:

- Отчего?

Душа вызванная дрожит, не разумея, что с ней сталось. Да все крутится по сторонам, отыскивая того, что шепчет. А он - снова веткой. Не до боли чтоб, но так, за коварство. За вероломство, что оставил а его одного среди хором пустых. И ведь когда? Когда нужна была ему.

И лес снова слушает его, подвластный воле ворожебной. А ветка новым разом хватает подол платья: