Марина Дечко - Ворожея

И коль суждено будет вернуться...

Не думать о том, не надеяться!

Дощечки-руны вколачивались в землю долго: все по сторонам света разложить, да кровью напитать. А ведь каждая - из дерева особого, привезенного из своего воеводства. Знать, и девки оттуда были. По одной с шести сторон.

И последней, седьмою, - свою, с привязкой. Со знаком дивным, которого Гай доселе не видал. А как кровь живая, отворенная по-за рябой шкурой, брызнула на дерево дуба, загорелось древко огнем искристым. Не зеленым вовсе, как у ведьмы мертвой, а живым, цветастым. Разве может быть такое у обычного ворья?

А поначалу-то земля отворялась с трудом. Так тяжко, что рыжий уж засомневался, сможет ли сдюжить. Да только как засияли все семеро дощечек, так и застонала от обиды. И оголила нутро темное, в котором белыми телами - матка с Цветаной.

Гай резко выдохнул. Согнулся пополам, стараясь сдержать рвотный спазм. А как совладал с собою, ругнулся словами проклятья в сторону той, что придумать могла такую смерть.

А ведь и не оставила для него ничего, кроме повиновения. Сестрой младшей, живой пока грозилась. Дотянется ли?

Нутро все отворялось и отворялось, пока не исчезло за мерзлотою да туманом. А там Гай и не понял, как решился на последний шаг. Просто ступил ногою в темноту - и дальше все сталось само собою...

Рывок. Свист ветра студеного, что пахнет тленом - и Гай падает в вязкие клочья тумана, словно бы живого, а оттого и мерзкого. Туман тянется к нему, ощупывает. И, лизнув кожу напоследок, отступает: этот жив пока.

И рыжий вор облегченно выдыхает.

Знала, ведьма, кого послать, потому как саму бы из Лесу на свет божий не отпустили. А его вот пока терпят, не признавая своим.

И Гай делает первый шаг. Осторожно, боязно. А ведь у него-то и плана нет, чтоб найти монисты Симаргла. Он думал, по ту сторону его встретят мамка с сестрою. А кругом - лес. Густой, темный. И в нем - ни души. Только теперь вот Гай отчего-то радуется своему покою, одиночеству. Потому как так он жив пока.

Ворожебник припомнил наказы Колдуньи. Стало быть, монисты дивные припрятаны в Стылой Избе, хозяином которой - сам Симаргл. А как туда пройти, как достать фермуар - ни слова.

Лес подчиняется Хозяину. Его лишь слушает, его лишь чтит. И, значит, Гаю негде просить что помощи, что пощады. А вот ноги мерзнут. И чует рыжий: не простая та мерзлота, что ползет от пальцев к сердцу. Задержишься в Лесу чуть дольше - и туман уж признает тебя своим. Значит, нужно торопиться.

Ворожебник оглянулся. Кругом деревья одни, да меж ними, кажется, огоньки проглядывают. И темно, хоть глаз выколи, а вот к огонькам идти не хочется. Отчего-то ясно: живые они. Впрочем, не совсем так. Живые той жизнью, что водится здесь, в Туманном Лесу.

Только час на исходе. Значит, нужно решиться.

И Гай зажег на ладони крошечную искорку. Цветастую, живую. Игривую, что душа воровская. И огоньки замерли. Дернулись один за другим, вмиг оказавшись рядом.

Заскакали, позволяя проступить очертаниям тел. Мелких, едва заметных. Да только и так разобрать можно: детские они. И тогда, быть может, они укажут ему путь?

Ворожебник попытался припомнить, чем мальцов радуют. И не придумал никак. Коньком деревянным? Так почто он в Туманном Лесу. Ласкою? Гай мог одарить огонек теплом душевным, но кругом него воздух становился с каждой годиной холоднее, а как сорванцы скачущие подошли ближе, - стало в разы горше. Стало быть, на ласку не откликнутся. Был бы у него петушок сахарный...

Он почесал рыжую макушку, припоминая, как ему, вечно голодному, все время есть хотелось. Может, и с ними так? Голодны? Вот только чем кормить-то души неприкаянные? Чем потчевать, когда им бы не еды - жизни самой дать хлебнуть?

И Ворожебник замер. А ведь жизнь в нем еще теплится, разгоняя кровь по плоти. Пока. И, стало быть, поделиться ему можно...

Гай осторожно присел у огонька. Протянул к нему ладонь раскрытую, на которой едва остановилась бурая дорожка отпертой жидкости. Замер. Только бы не спугнуть.

А огонек дрогнул. Подскочил в пространстве, кувыркнулся кругом головы - и сел на руку, все ближе пристраиваясь к ране.

- Голодный? - Спросил Гай. - Бери, мне не жалко. Оставь только немного, чтоб силы были идти.

И он расцарапал руку, позволив багровой ветке вновь заструиться по ладони.

А огонек задрожал, заискрился. И мигом юркнул к живым каплям, не позволив тем упасть в туман. Вырос, отведав угощения, и снова дрогнул. Мигнул словно бы.

- Наелся? - Спросил Гай. - Тебе, видать, холодно. А в жилах тепло бежит. Я еще согрею, коль просьбу мою выполнишь, отведешь меня к Избе Стылой. Почто? С Хозяином повидаться хочу, да найти вот - никак.

И огонек мигнул. Спрыгнул с раскрытой ладони, заискрился еще ярче, а рыжий понял: его просьбу выполнят. Потому как чтят Хозяина Леса, и коль гость к нему пожаловал, отчего ж не провести?

Дорога меж деревьями петляла, рвалась. Гай то и дело пропадал ногою в ямы глубокие, по колено погрязая в мерзлом липком тумане, что снова пробовал его на вкус и разом отползал. Чурался живого.

А Ворожебник бежал. Старался поспеть за огнем искристым, что мелькал меж деревьями. Да новую кровь отворял: благодарность всем приятна. И как закружилось у него перед глазами, да земля стала из-под ног уходить, то и заметил впереди не избу даже - целый терем огромный, в котором ни света в окнах, ни жизни не чудилось.

Тихо было то место, покойно.

Бревнами ровными стены выложены, ставнями резными окна зияют. И все из дерева прочного, которого - целый лес. Пригоже, досмотрено все кругом - знать, с любовью хозяин к избе относился. И отчего-то Гай понял: не на века, но на вечности дом тот поставлен.

Крыльцо открылось Ворожебнику высокими ступенями, приглашая гостя в дом. И сени, отворившиеся по-за дверью высокой, дубовой, полыхнули холодом темным. Оглядывали. Смаковали. И тоже отказывали: не свой пока.

А вот нитка силы, что тянулась за порогом, приняла рыжего за гостя. Видно, не зря ведьма сплетала из волос огненных оберег, повязывая кругом рябой воровской шеи:

- Изба помнит мой запах. И тебя пустит, коль ты в нем придешь.

Горница оказалась темна. Холодна, словно бы в ней никогда очаг не разводился. Гай поежился. Как прознает старый бог, что он пришел к нему гостем незваным, так и вскинется. Разорвет что тело, что душу - и оставит меж деревьев клоками тумана. Да вот только нынче...

Все в горнице той говорило о хозяине внимательном. Крепкий стол, что стоял серед избы, да лавки высокие, тоже, похоже, дубовые. Крепкие. И все как одна - ручниками белокипенными устланы. А серед стола - пряжей тонкой узор белесый в свете луны отблескивал. Шкуры меховые пол укрывали, сберегая тепло редкое.