Марина Дечко - Ворожея

- У Чародейки новое войско встанет, - Нег догадался раньше других.

- Войско? - Свят не разумел. Но Гай закончил:

- Она сильна не Камнеградом, не войском егоным, что собрано со всех сел. А другими... беленицами да гадюшницами, омелами. Огневиков вот тоже призвать сможет. А теперь еще и души неупокоенные. И те, кто выйдут против темной мощи, не устоят. Ни со степною ворожбой, ни с другою какой. Потому как нет на Земле Лесов той ворожбы, что смогла бы справиться...

Он хотел сказать что-то еще, но теперь уж и Свят заторопил его:

- Тогда, стало быть, каждая минута - супроть нас. И медлить... зови остальных, Ворожебник. Потому как нам еще за девкой твоей, что наузы плести умеет... А ее - искать, верно?

То, как напряглась при его словах Крайя, заметила лишь Заринка. Неужели... догадка разворачивалась перед нею полотном широким. Значит, не просто так у Ярославы те примочки целебными выходили? Не по-за уменьем лекарским - а другим, ворожебным. И, стало быть, отпустила свою внучку старая знахарка в шлюб с чужаком не за-ради чувства нежданного - чуяла: случится дурное. Вот и Богослав этот, что как взбеленился. Тогда... спасала?

Зарка подошла осторожно к Крайе и едва слышно спросила:

- Это ж Ярка, бабушка? Верно?

Но Крайя не отзывалась. Глядела только на Гая упрямо. А потом спросила:

- Почто тебе девка?

И он рассказал. А потом, когда рассказ его остановился, знахарка Светломеста устало опустилась на лавку:

- Вот оно как у старых богов судьба складывается... Не здесь она, Ворожебник. Ушла. Со степняком. И края те далекие, до них не добраться ни твоей ворожбе, ни...

Она на миг замерла, словно бы пытаясь совладать с собою:

- Зови остальных, рыжий. Потому как если небожители откликнулись на молитвы детей своих, то у ворот Камнеграда стоит не только войско степняка, что с земли желтой пришел. Но и того, другого. С которым - Ярка!

***

То место, где Дар нашел Здебора, пахло медуницей нещадно. А ведь и не ушел брат его названный далеко, а вот без омелы его не найти.

Стало быть, степняк и не разобрался бы, что перед ним - человек, потому как тот клубок тьмы, что копошился перед глазами...

Нечисть сновала у ног Дара чернильными гадюшницами, и в тех местах, где тела их тленные касались снега, следов не оставалось. Мертвое на живом. Черные хвосты извивались, разбухая с каждой минутой, и степняк едва сдержался: то ж жизнь братова напитывала гадов.

И волчье с красными глазами, собравшись кругом поляны, выло громко, отчаянно. Оно разумело, что жизни на всех не хватит. Так хоть бы плоти утянуть. Только плоть - позже. Дождется. Будет еще теплой. Нынче же...

Беленицы вскинулись разом. Подняли аспидные прорехи глаз на незваного гостя и зашипели:

- Почто привела его, сестра?

- Почто? - Омела улыбнулась. - Так ведь одного мало. Это ж не нае-е-е-сться...

Омела закружилась, изгибаясь кругом своей оси, и мигом взобралась на дерево:

- Только этого пока не троньте, его Госпожа искала. Спрошу-у-у-у...

Она оборотилась сухолетом. Запульсировала, задрожала, усиливая медуничный запах. И марево, что дрогнуло у кряжистого ствола, проступило острее. А беленицы вперились невидящими взорами в степняка.

- Помню-помню, - сказала одна, - протягивая к Дару руки тонкие, костяные. С когтями длинными, которые лишь у скотины хищной бывают. Не дотянулась, остановившись: - Роговлад. Я ж встречала тебя однажды в лесу этом. Звала...

Она скользнула по снегу осторожно. И тоже вот - без следа. Остановилась у самого лица, позволяя разглядеть себя:

- Что, не хороша?

- Хороша, - откликнулся Дар, - для беленицы. Или вот для того, кто не разберется...

- Ты бы тоже не разобрался, коль не наузы. Тогда вот маткина спасла, нынче - другая. Ворожебная, мощная. Бусы, что из рун носишь. Покажешь?

Она подцепила пальцами алой нити наузу, что повязывала нареченному Ярослава на запястье в день их сговорин. Да глазом окинула рунную цепь, что оставила ему старая крайя. И тут же отпрянула. А от мертвой кожи потянуло смрадом, дымом вот...

- Шлюбная науза, верно? Зря ты оставил свою ворожею, степняк. Сильна она, спасла бы...

И беленица обернулась к сестрам. Завыла голосом утробным, припоминая:

- Рунница, что у границы Лесных Земель...

И те вторили ей:

- Сильна! Сильна...

- А вот ты без нее - нет. И тогда...

Тонкая ладонь снова коснулась кожи, оставив на лице глубокую рану. Острые когти спустились ниже, разорвав мех тулупа прочного, коснулись груди:

- Сердце мощное, - удовлетворенно закрыла глаза беленица, - и бьется...

Она широко раскрыла глаза, выплевывая на белый снег только что выпитую кровь. Закашлялась:

- Я бессмертна, воин. Тот клинок, что ты вогнал...

Но Дар больше не слушал. Его сабля раз за разом рвала мертвую плоть, которой кругом него становилось все больше. А ведь это-то и хорошо, потому как Здебора оставят. И, верно, ему бы погибнуть среди всей этой мертвой белизны, если бы не давняя знакомая, что снова - на ветке:

- Се-е-е-стры...

И все-таки пела она дивно. Пригоже. Даром что голос тот не живой. А ведь и заслушаться можно...

- Се-е-е-стры!

Беленицы отпускали добычу нехотя, осторожно. И, все еще держа ее когтями длинными, останавливались. Взглядывали на ту, что уж не сухоцветом, но девой на ветвях сидела. И она перечила им:

- Госпожа не велела. Говорит, сама...

- А нам? - Та, что держала Дара у сердца, снова сжала когти. Отпускать добычу не хотелось. - Нам что?

- Войско. Степное и морское. Воины, которых много. Поспеть бы...

- Поспеть? - Сестры не разумели. - Чего?

- Госпожа говорит, коль не насытимся до сумерек, в них жизни станет многим меньше. Потому как войско мертвое встанет.

Гады заелозили под ногами, шипя на Дара. Уносили тела гибкие, аспидные. А с ними и запах приторно-сладкий. Ощеривались беззубыми пастями напоследок, да пробовали лизнуть раздвоенным языком. Страх тоже съедобен...

Только Дар не боялся. Не так.

И беленицы закопошились. Когти длинные доставали из плоти его, утирая алую кровь о белые платья. И глазницами - укором. Дескать, мы и так голодны. Поспеть бы...

Нечисть отступала в лес, оставляя воину истерзанное тело брата. Израненное, да только живое.

***

Пять капищ остались позади, и, стало быть, это - последнее. А после него можно снова в избу, к которой уж и привык. В спертый пыльный воздух, что нынче вдохнуть лишь за счастье. В тепло, пусть и несмелое. К людям...

К людям тут, среди погоста, мальцу особенно хотелось. Вот не любил он могильников - и все тут!

Нега снова выплюнуло на старую землю, что полыхала силой искристой. И хоть больше в ней было сумеречной, чернильной, да только и живой хватало. Как так?

Малец обернулся по сторонам. Может, Ворожебник обманулся?

А ведь нет: древнее капище и было... капищем. Вот только...