Марина Дечко - Знахарка

Брови сведены, словно бы хмурится. А в глазах - нежность. И улыбка, что касается уголков губ.

Дар не сердился. Делал вид, что зол, но все в нем было лишь испугом, тревогой. И Ярослава пробежала тонкими пальцами по небритой щеке:

- Все хорошо, милый. Со мной. И с малечей. С нами.

И Дар улыбнулся ей взаправду. Широко-широко. А воины степные опустили глаза, когда Ашан-Волк уносил свою женщину обратно в спасительное тепло шатра...

Ночью ее муж впервые был с нею до самого рассвета, а наутро лагерь снялся с места.

Степняки шли долго, медленно. Земли Лесного народа мало-помалу заканчивались, сменяясь редкими перелесками, а то и вовсе землей без растительности.

Чем ближе к Копям, тем более соленой становилась земля. Не хотела принимать она зелень лесную, оттого и голой казалась, безжизненной. Вот только на много миль вокруг люди знали: жизнь кипит не на самой земле, а под нею.

Здесь, на границе земель, степные воины были особенно осторожны. Лишенные укрытия вековых стволов, они, словно жук на ладони, ползли ко входу в другое Княжество, о котором до этого и слыхали всего-то в старых легендах. Да и легенды те приходили в Степь нечасто.

О Соляных Копях по-за Землею Лесов говорили мало. И все больше шептались, обращая в небылицы те крохи истины, что долетали до Южных Земель.

Вели сказы, будто под землей стоял Город славный - Соляной, что подобен Каменному. И все в городе том белым бело от соли. Говаривали даже, будто место то ушло корнями так глубоко, что даже сам Князь не ведал подземелий его.

Про Зал Соляной вспоминали. И Трон его, Велерадом Великим занимаемый. А сколько зим Князю было, никто не ведал. Потому как легенды, долетавшие до Степной Земли, сказывали лишь о нем, не зная других государей. И тогда получалось, что жил он несколько веков, а в такое Дар не верил. Как и во многое другое, о чем баяли легенды.

А, значит, и выход один - проверить все самому. Уж глаза не солгут. Да и чутье проклятое не обманет, хоть и слабело оно день ото дня рядом с ворожеей, целившей его.

Но время еще было, и Дар упорно вел конницу вглубь пустынной земли, под которой, словно бы муравейник, кишел Град великий.

Когда же впереди показался зев его, черный, окаймленный громадными каменными изваяниями, Дар остановился. Стражей было ровно десять - по пять с каждой стороны. И как не вглядывался Дар в лица их, не мог отыскать отличий. Те же черты, та же одежда, украшенная кольчугой дивной. И мечи единой масти, каждый из которых на рукояти нес символ Велерада - два скрещенных молота.

Сколько ни прошел Дар земель иных, а такое видел впервые. И чуял он ворожбу, исходившую из зорких глазниц великанов. А потому и говорить стал с ними, как с живыми.

Поклонился низко, зная, что кланяется Князю Копей:

- К Велераду Великому воины Степи пришли с подношениями. С миром. С саблями, в ножны опущенными.

Дар выпрямился, ожидая ответа, но каменные истуканы продолжали стоять неподвижно. Знать, не торопится соляной народ встречать второго сына Хана...

Воин дал проклятью власти над телом живым и резко втянул воздух. Скакун, что шел под ним, тут же встал на дыбы, заржал испуганно. Но Дар не слушал зверя.

Запахи.

Они вились вокруг степняка тугим наузом. И чуялось нечто дивное в них. Словно бы сластями тянуло...

Дар мгновенно вспомнил лесную ворожбу, приключившуюся несколько ночей назад, и задумался. В тот раз тоже сладко пахло. Медуницей будто бы. Здесь же... запах иной. И понимал он: колдовство чудное, не виданное доселе, пред ним вершится. Грозит ли? Быть может. Да только воин давно выучился быть осторожным.

А потому дал сигнал степнякам спешиться и медленно двигаться вглубь пещеры. Держать факелы да кресала наготове. А лошадей покинуть у входа, привязав к истуканам каменным.

Сам помог спешиться Яре и лишь тогда подошел к раскрытой пасти земляного грота, почувствовав гудящую вокруг силу. Она вибрировала так мощно, гулко, что даже глухие до ворожбы бойцы невольно отпрянули, ощупывая руками звенящую на их телах кольчугу.

Однако ворожба гудела не долго.

Как только Дар провел степняков сквозь широкий зев, темнота сомкнулась вокруг них, а сила перестала шуметь.

Руки воина нащупали за пазухой два кресала, и факел, что держала подле него ворожея, вспыхнул. В зажегшемся коле света заскрежетали и другие огнива, а спустя несколько минут земляной грот озарился желтым пляшущим светом. Дар заключил в теплой ладони ледяные пальцы ворожеи и сделал первый шаг.

Стены грота казались грубо обтесанными, словно бы не попал Дар в Великое Соляное Княжество, а заблудился в обычной пещере, что вела под землю. Подлетком он видал такие в Землях Степи. Южный народ верил, будто бы жили в них в былое старые боги, что по глубоким да длинным проходам возвращались со Степной Земли в Шатер Подземный.

Воин выше поднял факел, разгоняя скопившийся клочьями мрак, и невольно остановился. То, что он поначалу принял за грубость стен, теперь представилось ему множеством символов, струящихся по серому камню. Литера за литерой, письмена сливались в причудливую вязь, которая, как уразумел Дар, с каждым локтем уходила чуть глубже в пещеру. Грот больше не казался глухим. Нынче он говорил с путниками, радушно предлагая ночлег.

И каждый символ пел. Тихо - так, что людина без дара небожителей и не поймет. Да и зачем ему? А вот ворожебник разумел бы слово.

То была охоронная ворожба, которая предупреждала всяк сюда входящего о силе и мощи живущего под ее защитой народа. И увлекала медленно внутрь пещеры. Шептала, думы дивные навевая. Мороком сыпала щедро. И вот уже воину не разобрать, где - явь, а где - навороженное...

Дар понял, что мысли его стали путаться. Сталкиваться друг с другом, будто бы браги отпившие, да вытягивать из души такое, о чем хотелось позабыть...

И внезапно из глубин памяти стали всплывать знакомые картинки.

Степняк думал уж, будто позабыл тот день. Надеялся, проклятие отняло что память, рожденную в Лесных Землях, что эту, степную. И ведь продал он душу за покой, пусть и временный, а вновь пылает она болью не пережитой...

...И вокруг него словно бы не холод земляного грота, а жар Степи, в которой он, еще человек, проживает последние годины...

Гнедой, что шел под воином, взволнованно бил копытом сухую желтую землю, чуя смрад тлеющих тел. И страшно ему было, да только хозяина он боялся всяк сильнее.

Ашан обернулся.

В облаке пыли, что который день гоняло по пустыне сухим ветром, шла повозка. А на ней, повозке той, в белых саванах лежали два тела: его Жайна с младенцем.

Дитяти он не дал назвища. Ни степного, ни лесного. Боялся. Думал, как назовет малечу, так и не сдюжит. А так - дитя и дитя. Словно бы не по-настоящему это все...