Марина Дечко - Знахарка

И, словно бы понимая ее мысли, Велерад ухмылялся довольно, отчего еще меньше походил на человека, которых знахарка привыкла видеть среди Земли Лесов.

А коридоры сменились небольшими залами, стены которых были выложены белесоватым деревом. Соленым, как и все кругом. И таким же мертвым. Холодным.

Из очередного закутка на Яру внезапно полыхнуло горячим воздухом.

- Не пугайся, ворожея, - снова произнес Велерад, удерживая руку Дара, что сжалась в тугой науз. - Это одно из горнил печей. Здесь их много. Густая сеть, что пронзает Копи во всех направлениях. Они - жизнь, тепло, свет. Погаснут печи - и Копи умрут.

Но Яра не поверила.

Нет, воздух был горяч, как и положено в печах. Вот только огонь... все такой же холодный, как и средь свечей.

Да и Копи... умрут ли? Ворожея, что проснулась в Ярославе, словно бы чуяла: Копи живые. Нет, не так, как люди. Но они живы той жизнью, что поддерживает холодное пламя в горниле печей. Той жизнью, что заставляет руны бежать по сводам соленых залов и говорить с нею, шептать...

Нашептывать дурное, показывать будущее, которому - Яре верилось - не суждено сбыться.

Знахарка замешкалась всего на миг - и вот перед нею раскрылось другое грядущее. Не то, что раньше...

Стоит она, Яра посеред высоких хором. Камнем белым узорчатым выложенных. Да и камень тот диковинный, расписной. Тут и птицы с хвостами распушенными, резными. И звери чудокаватые - не то медведи, не то волки. Тут и травы особые...

Колера все синие да красные. Золотые даже имеются.

И понимает Яра, что очутилась она в покоях, о которых раньше и не ведала. А тут и под ручки ее подхватили и ведут, ведут, ведут...

И оказывается она не в палате каменной, но в другой - не менее пригожей. Вот только не стены в ней диковинны - земля. Пол каменный небом узорным расписан. А посеред неба того огоньки зажигаются. И тоже - разноколерные, цветастые. И один серед них - золотой, что при появлении Яры распаляется, встряхиваясь, и горит с новой силой.

А рядом с нею оказывается девица, прекрасней которой Яра не видала. Вот только глаза выдают в ней то, что Ярослава уже чует безошибочно - смерть. И плоть ее, живая словно бы, мертва. И душа прогнила давно...

Чаровница хватает воздух кругом ворожеи в стальное кольцо. Хватает и... Яра не может дышать.

Задыхается что во сне волшебном, что наяву.

И просыпается от крика мужа. От ярости, что бушует в венах его. И вокруг них - люди, люди...

Все напуганы. А потом гомон стихает. И рядом оказывается Велерад, на которого у Дара - ее Дара - снова поднимается жаркая волна злости. И она, ворожея, не в силах ее затушить, потому как ей впервые становится страшно. За себя и нареченного. За дитя нерожденное.

Она лишь острее чует силу. Ворожбу морскую. Соленую, древнюю.

Коварную, что само море, породившее Копи. И такую же непредсказуемую, непокорную.

Управляет ею Велерад? Иль она - им?

- Успокойся, Князь, - голос Велерада тверд, словно бы соляной слепок, - я не желал ей вреда. Это все ворожба, что идет за вами следом. Дотягивается она до ворожеи твоей. А за нею - видения.

Велерад протянул Яре ладонь, но Дар вмиг откинул ее. Сам поднял свою ворожею на руки:

- Мы не задержимся надолго, Соляной Князь. Беседа к тебе есть. Как закончим, так и уйдем сразу. А пока...

- А пока, - продолжил Велерад, - в Трапезной накрыты столы с яствами заморскими. - Он вперился в знахарку внимательным взглядом, словно бы оценивая ту, а затем закончил: - Твоей ворожее покой нужен. Отнесешь ее в палаты, а там и мы с тобой поговорим.

И он прошел в глубокий коридор, знаком приглашая Дара шествовать за ним.

Степняк осторожно ступил следом. Все нутро степняка бушевало оттого, что он вынужден был оставаться в Копях на ночь, но воин понимал: коль Велерад не поможет ему отыскать дорогу к брату, он навсегда потеряет надежду.

Коридор, такой глубокий и длинный, закончился, едва Дар успел на него ступить. Вереница ниш, соляные столпы, уходящие под самый кров, - все это было, и всего не стало вмиг. А перед ними заискрилась трапезная.

У дальней стены, в озарении белого пламени, покоился трон. Искристо-белый, словно бы выделанный из кристалла драгоценного. И отблески от него - радужные, разноколерные, скакали живыми пятнами по столам, что были расставлены наокол.

Скатерти белые, кружевные. Тончайшие.

Степнячки бы такой холстине обрадовались, да стали бы на себе носить, красуясь перед мужьями, а тут - столы укрывать.

И люди вокруг все в белом. Челядь снова же. Стольники, что покрывали столы яствами. И на всех - ткань дорогая, алтынная.

И все под стать этой холстине - бледные, полупрозрачные словно бы. Едва живые. Дар мог бы поклясться, что видел, как пульсирует в них кровь. Вот только и ей не хватало колеру, жизни.

А степняки, что пришли с Даром, были смуглы. Грязны словно бы. Неподходящи ко всей этой снежной чистоте. Вызывающе живы.

Велерад занял трон, и тут же перед ним поставили широкие столы, укрытые скатертями. А на скатертях тех появились кушанья.

Дара с Ярославой усадили тут же, подле Великого Князя - по правую руку. По левую руку того почивала девка молодая. Холеная, с такой же прозрачной кожей, как и у всех здесь, тонким станом, укрытым легчайшей тканью. Волосы ее, белоснежные, были прибраны под кокошник дивный, каменьями синими украшенный, и с него, кокошника этого, к холодным плитам спускалась тончайшая фата.

- Дочь моя единственная, Радислава, - проговорил Князь, следя взглядом за очами степняка. - Аль не знал ты, что есть у меня такая?

- Не знал, - откликнулся Дар и отвел взгляд. И хотелось ему вновь взглянуть на девку, да боялся он Велерада. А та все сидела, понурив голову да не поднимая глаз. Скромна, чиста, как и подобает наследной Княжне.

Движения рук легки, и сами те руки не руки словно бы - легкие птички. Порхают. Дразнят изгибами нежными, едва проглядывающими по-за тонкую ткань. Пальцы с перстнями. Изящными, подобными цветкам синим, в лед закованным.

И ладонь, словно бы невзначай, касается фаты у лица. Черты его - дивны. Прекрасны, тонки. Словно бы вырезаны изо льда. Свежи.

Очи - что бездонные омуты - сини, огромны. Завораживают взглядом одним. И взгляд тот опускается к губам по скулам резным. А губы розовы, в меру пухлы. И... нетронуты.

Дар задумался о дочери Князя. На вид той не больше четырнадцати зим. Не молода - юна даже. А вот чутье степняка зудело. Обратное ему казалось. Мощь чуялась в этом тонком тельце, да как разглядывать станешь дочь самого Властителя Соляного?

Степнякам накрыли столы в Зале, подле других вельмож.

И началась круговерть блюд.

Первыми стольники несли печенных лебедей. Белоснежных, с тонкими изогнутыми шеями. И подавали на широких блюдах - обязательно в паре.

За лебедями стол украсили кулебяки с расстегаями, мясными дасырными пирогами. Подле Дара оставили курник, пирожки же, оладьи даблинчики тонкие сразными начинками поднесли к Ярославе.