Марина Дечко - Знахарка

И упряжка сорвалась с места.

Камнеград покидали споро. Гоня на улицах повозку лихую, ямщик не обращал внимания ни на крики людские, ни на проклены. А уж как миновали ворота, герсой украшенные, так и вовсе сорвались в галоп.

И Снежана, помнится, все дивилась, отчего так скоро сани летят: всего-то об одной кобыле, и та, видно, из последних сил бежит. Да вот только силы звериные не кончались.

Села камнеградские мелькали так скоро, что спустя всего пару годин девка и не разумела уж, где они. Только ветер в ушах свистел, да вьюга зарождалась. И ноги стали мерзнуть.

И, словно бы почуяв холод девкин, возничий обернулся, бросив на ходу:

- Под ногами - шкуры оленьи. Укройся.

И снова отвернулся от нее. А она-то и успела заметить только, что мужик тот не стар был. Лицо молодое, хоть и щетиной поросшее. А волос вот светлый...

Остановки на обед не было.

Мужик кинул через плечо мерзлое яблоко, угостившись таким же и сам. И лошадь понесла скорее. Знать, колдовская сила ее вела, упрямства добавляя. И Снежана бы испугалась, коль то не братова задумка. Нет, он ее в обиду не даст...

Земля Лесов кончилась к вечеру. Как прознала про то девка? Так зелень старых елей уступила место широкому полю, среди которого - ни городов, ни земель. И ведь слыхала она про то, что за Землей Лесов раскинулось Соляное Княжество, да только где они нынче, девка не разумела.

И снова дорога. Вьюга все сильнее, и перед глазами - белым бело.

Утробу крутит от голода, но Снежана молчит о том. Не потому как боится сказать о голоде возничему, а потому, что боится другого - оставленного позади.

Страшится хоть на миг задержаться, потому как вернуть ее может та, что каждую ночь заставляет косы плести...

Ночь все ближе.

Вот уж и вьюги не видать - одна темень кругом. И как только мужику ясно, куда идти?

- Не спи, - приказывает тот.

И Снежана держится, хоть в глазах уж и рябит что от снега, что от голода. И сила ворожебная тянет ее в сон, да только тут слабее она, чем в Камнеграде. И уж у девки есть мощь противиться ей...

Спать хочется все горше, и, видно, ночь в самом разгаре. Голова клонится на бок, к меху лисьему, что плечо укрывает. А ноги утопают в тумане. Хватает он за щиколотки Снежану, только по-за сумрак она снова слышит:

- Не спи!

Прохватывается. И снова вглядывается в снег студеный. А впереди уж и полоска неба светлого показалась. Янтарного...

И когда небо раскрашивается не алым, но голубым, возничий останавливает сани посеред деревушки мелкой, что на берегу моря заледенелого оставлена. Подает руку девке. И, получив ее ладошку взамен, ведет ту не в шатер даже - в юрту.

Под звучное пение людей, да стук литавров высоких.

Ее кровь льется на камень широкий, соединяясь с кровью того, что вез ее в санях.

И только теперь Снежана разумеет: то не возничий был - ее нареченный.

***

В Белограде трубили сбор: степняк идет.

И простой люд все больше удивлялся. Что с того? Нынче степняк, Тигром прозванный, в покоях белокаменных сидит, и ничего. Так чего ж страшиться?

Да только воины, к которым уже привыкли, сновали скоро. И с каждой избы мужей звали. Учили обороняться, да выдавали оружие. Луки и стрелы, тонкие да короткие. И мужи впервые брали в ладони такое...

А в палатах на Белом Троне сидел Элбарс. И взгляд его казался воинам диким, туманным. Только приказы он отдавал четко:

- Лучники по периметру стен расставлены?

И брат с раскосыми глазами кивает: мол, расставили, Элбарс, первый сын Хана. И задать вопрос боится, а все одно тревожит его мысль о том, как увидит свою жену-степнячку, что оставил несколько оборотов луны тому.

- В Степь не вернемся, - Элбарс словно бы понимает, о чем вопрос невысказанный. - И жен своих забудьте. Выберите девок здесь, среди Лесов. Женитесь, да обзаведитесь потомством.

И воин склоняет голову, потому как не простой обет давал он сыну Хана, но на крови клялся в верности. Значится, коль отступится от слова своего, Степь отнимет жизнь, развеяв ее по пескам желтым.

А Элба рс снова кличет брата:

- Принеси зеркало, что подарила Красавица. Да осторожно, не урони.

Зеркальную гладь ставят прямо против Элбарса- Тигра, и он, небрежно махнув рукой своим воинам, отпускает их. Достает мешок, что носит у самого сердца и, выняв с него щепоть земли степной, бросает ту в отражение.

Шепчет слова, подсказанные огненной девой, и уже в следующий миг гладь идет рябью, тускнеет. По-за ней раскрывается пространство шатра, в котором слышны крики да возня.

Айнур, жена младшая, напугана. Жмется к углу шатра, стараясь быть незаметной. Да только на ней все чаще останавливается взор дикий Аслана-хана. Все чаще зовет он ее покои свои, а уж оттуда она выходит в слезах.

Зухра молчалива. Да и что с ней взять? Она потчует своих детей молоком грудным и знает точно: уж ее-то Хан в поход не возьмет, все больше утешаясь тонким станом Айнур.

Лейла уж и не нужна Хану, и жизнь ее в Шатровой Городе - дань традициям и чести, а вот Саида...

Элбарс видит мать свою и не узнает ее. И на миг, при взгляде на истерзанное тело старой женщины, взор его проясняется. И желваками играет ярость. Но дальше - пах медуницы.

Забытье, туман...

И зеркало скрывает то, как уносят в захоронение старую Саиду, что и не стара вовсе. Изломанное тело бросают в могилу неосторожно, потому как и захоронения самого-то нет.

Словно бы собаку степную...

И ведь за что?

"За то, что сына не воспитала", - последние слова, сказанные Ханом. А дальше - тишина и глушь, покой.

Элбарс вращает зеркало, уводя взор от могилы матери туда, где войско под стягами Хана идет в путь.

Пограничные земли закрывают ставни да города, ощериваются пиками, когда доносчики весть доставляют: сам Аслан возглавляет войско. А, значит, беды не миновать. Только что это?

Аслан, что подобен льву, не останавливается ни у Огнеграда, ни у стен других городов. Ни жажде, ни голоду не остановить войско могучее. И все ближе оно к границе Белоградского Княжества, в котором единственной целью - Белый Город.

Элбарс волнуется.

Нет, он не жалеет слова, деве пламенной данного, да только понимает: сдержать такую мощь не под силу его только воинам, и если подмога со стен Камнеграда не подоспеет...

Он вновь вспоминает светлый лик Пламены.

Улыбается.

Нет, даже смерть, принятая за нее, будет достойной наградой. А потому степняк снова кличет воинов, чтоб распорядиться о смоле, на огне растопленной, да стрелах с луками...

Свят провел в седле немало часу. Ныли бедра и спина, а уж плечи...

Литомиров сын звучно выругался про себя: коль не был бы таким тюфяком да ездил в седле поболе, нынче бы чувствовал себя людиной. А так... кусок мяса, что меж молотом да деревянной дощечкой в сенях отбили.