Сара Шмитт - Эта прекрасная смерть (ЛП)

— Этого мы также не знаем. Есть предложения? — последнюю часть я добавлю чисто как шутку, но она улыбается.

— Вообще, мой парень работает медбратом в отделении черепно-мозговой травмы. Думаю, им такое понравится. Могу попросить его организовать всё, если хотите.

Ух ты. Это должно сработать.

— Конечно, — говорю. — Было бы чудесно.

Через двадцать минут мы выходим, нагруженные специальными напитками для медперсонала и простым кофе и снеками для членов семей, навещающих больных.

— Знаешь, — начинает Дэниел, — теперь я чувствую себя ближе к ней, чем на большей части прощальной церемонии.

— На большей?

Его лицо краснеет.

— Мне на самом деле понравилось, когда ты читала письмо. Типичная Мадлен. Смирение, но не нравоучение.

Мы выезжаем на дорогу, и в моей голове появляется навязчивое чувство, будто я должна что-то сделать. Неужели я что-то забыла? И чем ближе мы подъезжаем к больнице, тем сильнее становится чувство. Кручу кольцо на пальце, пока гудение в голове набирает обороты.

ГЛАВА 35

Пока мы идём по больничному холлу, единственное, что я слышу — эхо наших собственных шагов и размеренный стук колёс деревянного сервировочного столика Дэниела. После того как моё кольцо в третий раз соприкасается с металлической ручкой, я снимаю его и убираю в карман. Не хочу, чтобы на нём остались вмятины или выпал один из камней. Надо спросить маму, где она купила его. Оно реально классное.

— Мне казалось, ты хотел его сжечь, — произношу, посматривая за тем, чтобы кофе не расплескался. Столик сегодня пригодился, но с ним связано много воспоминаний.

— Не смог, — всё, что он говорит.

Понимаю. Когда Мадлен болела, Дэниел носил ей в больницу цветы и открытки, которые приходили домой. Сначала ему хватало рук, но потом ему приходилось делать по несколько заходов, и в результате его визиты сводились к катанию на лифте. Однажды он подошёл к сестринскому посту и обнаружил там столик с прикрепленным к нему бантом. Иногда трудно избавиться от мелочей, когда теряешь всё остальное.

Я нажимаю на кнопку для инвалидов и жду, пока двери откроются, приведя нас прямиком в отделение черепно-мозговой травмы. Вдруг чувство, что я что-то забыла, меняется. Теперь больше похоже на дежавю. Бабуля говорила, что это способ вселенной сказать, что ты находишься именно в том месте, где и должен быть. Спасибо, бабуля. Моё место — очередная больничная палата. Замечательно.

— Так, так, неужели это и есть наши ангелы-хранители, — раздаётся голос, когда мы приближаемся к сестринскому посту. — Когда моя девушка позвонила и сообщила, что какие-то незнакомцы хотят принести нам кофе, я подумал, что она шутит. Но вот вы здесь.

— Вот мы здесь, — повторяю я, улыбаясь и протягивая пакет с едой. — Полагаю, покупатели, которые зайдут в кофейню днём, не слишком обрадуются. Мы смели всё подчистую.

Он машет рукой.

— Стоит раздать всё скорее, — он смотрит на красную тележку, и его глаза расширяются. — Ух ты. Здесь намного больше, чем мы заказывали, — он смотрит на Дэниела. — Вы не должны были этого делать, но не могу выразить, как мы вам признательны.

Лицо Дэниела краснеет. Он до сих терпеть не может, когда его выделяют, даже для похвалы.

— Мы думали, родственники пациентов тоже захотят перекусить, — бормочет он.

Улыбка медбрата расширяется.

— Это здорово, чувак.

Вскоре остальной персонал разбирает напитки и возвращается к своей работе.

— Хочешь развезти кофе? — спрашиваю у Дэниела.

Он качает головой.

— Почему бы тебе этим не заняться? Я займусь остатками еды.

— Хорошо.

Я берусь за ручку и иду по коридору, заглядывая в открытые палаты и предлагая посетителям оставшийся кофе. Когда подхожу к последней двери, у меня остались лишь полурастаявший фраппе и простой кофе.

В палате никого, кроме самого пациента. Он выглядит примерно на пару лет старше меня. Его кожа бледная, практически серая, а щёки сильно впали. Ко рту и носу подведены трубки, и несколько проводов торчат из-под больничной пижамы.

— Я могу вам чем-то помочь? — спрашивает уставший голос.

— Простите, — произношу, поворачиваясь. — Я просто хотела спросить, не хочет ли кто-то кофе.

Лицо женщины слегка проясняется.

— Это очень мило.

Она проходит мимо меня в палату и садится на стул рядом с кроватью.

— Мм, хотите кофе? — уточняю, стараясь не смотреть на мужчину, лежащего на кровати.

Она кивает.

— Было бы замечательно.

Подкатываю к ней практически опустевший столик.

— Есть холодный кофе, но он скорее едва холодный, — говорю я.

— Есть простой? — интересуется она, не глядя на меня.

— Есть. Добавить сливки или сахар?

— Чёрный.

— Сейчас.

Не желая её беспокоить, я ставлю стакан на столик рядом с ней.

— Сколько вам лет? — она вдруг спрашивает, когда я собираюсь уходить.

Медленно поворачиваюсь обратно.

— Мне?

Она кивает.

— Семнадцать.

Она улыбается.

— Именно в этом возрасте мой сын уехал в колледж.

Смотрю на мужчину на кровати.

— Это ваш сын? — неловко уточняю.

Она кивает.

— Вы не против посидеть со мной немного? — выражение удивления на её лице заставляет меня задуматься, собиралась ли она задавать этот вопрос.

Хочу отказаться. Следует придумать оправдание, выкатить столик в коридор, и на выход, прочь из этой больницы и особенно из этой палаты. Именно это я хочу сказать себе, когда подвожу столик к стене, беру подтаявший фраппе и притягиваю стул.

Мы смотрим друг на друга, понятия не имея, что сказать. В конце концов, она смотрит на сына и произносит:

— Это Джеймс.

Так, теперь серьёзно, что нужно говорить, когда кто-то представляет тебе своего сына, находящегося в коме?

— Хм, привет, Джеймс, — выдавливаю, понимая, как глупо звучит. У меня ушло много времени, чтобы стать профессионалом по части светских бесед. Но никто никогда не говорил, что придётся беседовать с пациентом в коме.

Она улыбается, и мне кажется, что на самом деле она не представляла нас, а просто искала повод назвать его имя.

— Его сбил пьяный водить почти десять месяцев назад. Его девушка, хотя, полагаю, уже невеста, погибла.

Её история вызывает что-то в моей памяти, хотя в голове до сих пор туман, а гудение громче, чем раньше. Пытаюсь вспомнить, но становится только хуже.

— Мне жаль, — произношу, пытаясь вспомнить манеры и в то же время не вздохнуть. Автоматически тянусь в карман за кольцом. Гудение становится тише, и хотя полностью оно не умолкает, теперь я по крайней мере могу слышать, что говорит женщина.

Она улыбается, и на этот раз мне кажется, что я кого-то обманываю.

— Почему вы разносите кофе сегодня? — осведомляется она.

Пожимаю плечами. Не знаю, насколько откровенничать. В смысле, её сын, похоже, стоит на пороге смерти. Как я могу сказать ей, что моя лучшая подруга умерла, и мы пытаемся отыскать луч света? Но именно это я и делаю. Прежде чем успеваю остановить себя, слова вылетают сами собой.