Делия Росси - Служанка

— Люди бают, что арн войско собирает, на императора войной идти, — негромко, почти заговорщически, сказала баба. — Земли предков отбирать.

— Брешут, поди, — махнул рукой толстяк.

— Да? А у нас вчера целый отряд стражников останавливался, дорогу на Стобард спрашивали, сказали, к лорду Крону на службу наняты. А зачем ему войско, ежели не для войны?

Я затаила дыхание.

— Ну, то не наше дело, — снова утирая потное лицо, пропыхтел толстяк. — Господарь сам знает, для чего ему воины занадобились, — он сунул платок в карман и добавил: — Прощевайте, дана Боженка, пора мне.

— Чистого пути, дан Костич, — напевно произнесла баба, провожая соседа недобрым взглядом.

Дан причмокнул, понукая лошадь, бричка со скрипом тронулась с места, и я решилась. Подбежала к толстяку и жестами попросила меня подвезти.

— Куда тебе? — спросил тот. — До самого Мардиса?

Я закивала.

— А деньги у тебя есть?

Я достала ньер.

— Ну, залазь, — согласился мужик. — Вместе всяко веселей, чем одному.

Он улыбнулся и поправил свою шляпу.

— Да и места у меня много. Не стеснишь.

Я быстро забралась в повозку, та бодро покатила по пыльному тракту, и вскоре Брод скрылся за поворотом.

К Мардису мы подъехали поздним вечером. Всю дорогу возница развлекал меня рассказами о своем постоялом дворе, о хозяйке, оставшейся дома с тремя детьми, о старшем сыне, что на заработки в Ирдень подался, о свинье, которая накануне опоросилась и пяток отличных свинок принесла. Я слушала его, но мыслями была далеко. В Белвиле. Я думала о том, что сейчас в замке происходит, чем арн занят, уехала ли его гостья или лорд Штефан ее хозяйкой своих земель оставил? А еще о ночи той, что меня до небес вознесла, а потом жизнь надвое расколола. И так больно на душе от этих воспоминаний было, что хоть плачь. Только вот слезами ничего не исправить, это я уже давно поняла, потому и крепилась.

— Тебя где высадить? — спросил дан Костич, когда мы миновали городские ворота.

Я знаками показала, что сойду прямо здесь.

— Что, на окраине? — удивился дан.

Я кивнула.

— Ну что ж, дело хозяйское, — крякнул дан Костич. — Да ладно, спрячь ты свои гроши, — отказался он, когда я протянула ему ньер. — Я с них не разбогатею, а тебе пригодятся. Это я специально при Боженке про деньги спросил. Послал же Скарог соседку — первая сплетница в Броде, растрезвонит по городу, что дан Костич девиц катает, знамо за какие услуги, потом не отмоешься.

Он усмехнулся, а я приложила ладонь к сердцу. Все-таки милостива ко мне Создательница, сколько добрых людей послала! Считай, за всю дорогу я только шесть ньеров потратила.

— Береги себя, девочка, — неожиданно серьезно сказал дан и осенил меня знаком, отводящим беду. — Пусть пути твои будут легкими.

Я поклонилась, дан Костич тронул свою лошадку, и бричка загрохотала по каменной мостовой. Она удалялась в сторону центральной площади, а я смотрела на нее и думала о том, что прежняя жизнь закончилась и ее уже не вернуть. Назад пути нет. И так горько стало. Снова алые глаза привиделись, зверь непокорный, из них выглядывающий, крупные руки, умеющие быть удивительно нежными…

Создательница! Почему я не могу выкинуть арна из своего сердца? Отчего трепещу вся, стоит только вспомнить, как он над моим телом властвовал?

И зачем терзаю себя этими воспоминаниями? Разве ж от того, что я все время думаю об арне, что-то изменится?

Я утерла повлажневшие глаза и решительно свернула на Урден-нье — улицу гончаров. Когда-то давно мы с Паницей навещали ее старого знакомого, и она мне сказала, что в случае нужды я всегда могу к нему обратиться. Вот сейчас я и решила зайти к дану Скревецу, и попроситься на ночлег. Заодно и о наставнице расспросить. Неспокойно у меня на сердце было, все казалось, что не просто так Паница никаких вестей не шлет.

Дом дана Скревеца нашла быстро. Он выделялся высокой, сложенной башенкой крышей и сказочными глиняными фигурками, охраняющими крыльцо. Тут были и крылатые драконы, и диковинные птицы, и стоящие на хвостах змеи. Я дернула шнур звонка и прислушалась. В доме раздался мелодичный перезвон колокольчиков, а следом в окнах второго этажа мелькнул свет.

— Ну, кого там еще принесло? — послышался ворчливый голос. — Ночь-полночь, а им не спится, так и шастают!

Я задрала голову и увидела высунувшуюся из открытых створок физиономию дана Скревеца. Вид у гончара был недовольный и заспанный, а из-под белого ночного колпака торчали взлохмаченные седые волосы.

— Кто такая? — прищурившись, спросил дан.

Я скинула с головы капюшон и скрестила пальцы, надеясь, что гончар узнает знак обережников и сумеет меня вспомнить.

— Ох ты ж, Мать-Создательница! — охнул дан Скревец и тут же исчез из окна, чтобы через несколько минут распахнуть дверь и втянуть меня внутрь.

— Элиния? — неверяще спросил он. — Девочка, ты откуда здесь?

Я попыталась знаками объяснить, что вернулась домой.

— Вот уж неожиданность, — пробормотал старик и коснулся моего лица скрюченными пальцами, провел ими по лбу, по щекам, словно не доверял собственным глазам и хотел убедиться, что это действительно я. — И совсем не изменилась. Повзрослела только.

Я знаками спросила, давно ли он с Паницей встречался.

Старик как-то странно посмотрел на меня и закашлялся. А потом молча взял за руку и потянул на кухню.

— Ты садись, — суетился он, усаживая меня за стол и доставая из буфета накрытую льняной салфеткой тарелку. — Голодная небось? Вот покушай, а я пока чай заварю. Мята в этом году душистая, как никогда, уродилась, — не глядя на меня, говорил дан, продолжая кружить по кухне.

А у меня в душе что-то свербело, скреблось, неприятности чуяло. Не выдержав неизвестности, я ухватила дана Скревеца за руку и заставила посмотреть мне в глаза. Тот без сил опустился на стул и устало вздохнул.

— Нет больше Паницы, Элиния, — грустно сказал он, и я увидела, как из его чистых, похожих на детские глаз потекли слезы. — Погубили ее имперцы проклятые.

Дан Скревец всхлипнул и утер дрожащей рукой мокрые щеки, а у меня внутри будто заледенело все. Как же так? Не могла Паница умереть! И при чем тут имперцы?

Я требовательно посмотрела на дана.

— Давно они на обережников злобились, — пояснил тот, — ревновали, что люди за старую веру держатся и Панину за святую почитают, вот злоба их и нашла выход — подожгли они монастырь. Ночью с разных сторон одновременно магические огнива кинули. Сестры как раз в храме молились, когда все вокруг заполыхало. Никому спастись не удалось. Паницу у статуи Создательницы потом нашли, коленопреклоненной. Не тронул ее огонь, как живая осталась, даже волосы не сгорели.

Я слушала старика и все сильнее стискивала кулаки. Ненавижу! Как же я ненавижу этих мерзких имперских ублюдков! Сколько зла от них, сколько боли! И никакой управы на этих выродков нет…