Венди Хиггинс - Сладкая опасность

— Это Зания, — объяснил отец. — Она живет в Сирии, в Дамаске, вместе с отцом, Сонеллионом, повелителем ненависти. — У меня по спине пробежал холодок. — Они переехали туда из Саудовской Аравии два года назад. В Сирии сейчас кое-где неспокойно, но там, где живет Зания, пока по большей части безопасно.

— А давно повелитель Сонеллион живет на Ближнем Востоке? — спросила я.

Отец ответил не сразу.

— Уже тридцать лет. Успел там состариться — срок его пребывания в нынешнем теле подходит к концу. На родине сразу трех важнейших религий межрелигиозная рознь сама по себе очень сильна. Так что повелителям есть где развернуться.

— А ты сам, — спросила Патти, — работал там?

— Не подолгу, от случая к случаю — как и везде. Меня ведь прозвали странствующим повелителем.

— Звучит, как в плохой псевдонародной балладе — заметила я.

Отец нахмурился, Патти хихикнула, а у Копа приподнялся уголок губ.

— Дразнюсь. — Я снова прикусила губу.

Глаза отца сердито сверкнули, но в этом взгляде было больше любви, чем гнева.

— Ладно, — сказал он, разворачивая на столе небольшую карту Ближнего Востока. — Хватит болтать. К делу.

Мы склонились над картой, и отец показал нам Сирию к востоку от Средиземного моря.

— Зании недавно исполнилось двадцать пять. Предположительно они уехали из Саудовской Аравии после того, как стало известно, что она участвовала в качестве модели в некой нелегальной фотосессии. Эти снимки — у меня есть два из числа не самых откровенных, — разумеется, вызвали бурю возмущения.

Отец перевернул еще одну фотографию. На первый взгляд она показалась мне вполне невинной, но рассмотрев ее, я подумала, что в контексте традиционной культуры это должно восприниматься иначе. Зания была одета в черную паранджу, закрывающую лицо так, что оставалась лишь узкая прорезь для глаз, но одной рукой приподнимала до колен подол, показывая стройные смуглые ножки в чёрных туфлях на высоком каблуке. Глаза Зании горели мятежным огнем.

Я взглянула на Копа — он старательно изучал стены нашей квартиры, и похоже, ему стоило больших усилий не смотреть на фото.

Я перевернула снимок и взамен него взяла следующий, который оказался нескромным уже и по моим меркам. Зания стояла спиной к объективу в тех же туфлях на каблуке, придерживая обеими руками паранджу, задранную уже до бедер. Голову, теперь свободную от покрывала, она запрокинула далеко назад, длинные черные как смоль волосы струились по соблазнительно изогнутой спине. Глаза были закрыты, поэтому фотография не позволяла однозначно идентифицировать Занию по верхней половине лица.

Зания демонстрировала не так уж много оголенной кожи — в школе я видела ее куда больше. Но в том, как она это делала, как позировала, было что-то невероятно эротическое, особенно для культуры, придающей такое значение скромности и целомудрию. Я подвинула фотографию ближе к Копу, он бросил на снимок быстрый взгляд и кивнул. Мне хотелось понять, испытывает ли он возмущение по поводу этих фотографий, но он ничем себя не выдавал. Пока не перехватил мой взгляд — тут в его светлых глазах заплясал такой жар, что я начала краснеть. Коп быстро опустил веки и перевел глаза на карту. Да, он явно кое-что чувствовал: мужчина остается мужчиной, как бы хорошо он себя ни контролировал.

— И еще одна вещь, которую вы должны знать, — отец вытащил из конверта очередную пару фотографий, а я тем временем сделала глоток холодного чая, чтобы согнать со щек краску смущения. — На снимках этого не видно, точно так же, как не видно наших значков, но Зания — алкоголичка. И похоже, почти не пытается сдерживать свою страсть к спиртному. Это снято месяц назад в Дамаске.

Я склонилась над фотографиями. На первой Зания, одетая в дизайнерские джинсы и со вкусом подобранную блузку с коротким рукавом, сидела в баре. Волосы у нее были распущены. Вторая представляла собой увеличенный и подсвеченный фрагмент, на котором было видно, что Зания достала из несессера бутылочку и потихоньку подливает ее содержимое себе в стакан. У меня учащенно забилось сердце, я присмотрелась к изображению и заметила вслух:

— Она же без платка!

— В Дамаске, — объяснил отец, — с этим не так строго.

— Ее работа — возбуждать ненависть? — спросила Патти.

— Да, — ответил отец. — Сонеллион желает, чтобы дочь помогала ему в распространении женоненавистничества и насилия над женщинами. Этот вид ненависти у Сонеллиона один из самых любимых, но в наши дни с ним становится всё труднее.

Патти прицокнула языком и покачала головой.

— Так или иначе, в Саудовской Аравии Занию избили, затем арестовали за нахождение в пьяном виде, и в итоге она была опознана на снимках с фотосессии. — Отец откинулся на стуле, который при этом угрожающе заскрипел, и скрестил руки на широкой груди. — Сонеллиону удалось ее тогда вытащить, но любви к ней — уж поверьте мне — у него не было и нет. Он смотрит на Занию как на вещь, полезную и забавную, и избавится от нее, как только она потеряет для него ценность.

— И она, — спросила я, — уже перестала бороться?

Отец печально кивнул, и я снова посмотрела на снимок в баре. Ей необходима надежда. Она должна узнать о пророчестве. Это усилило мою решимость.

— Сейчас повелитель Сонеллион отправился в поездку по странам Центральной Африки для более пристального знакомства с неким архаичным обрядом, уродующим женщин. Рассчитывает шире распространить его на Ближнем Востоке в качестве религиозного.

Я раскрыла рот, но отец поднял руку и хрипло произнес:

— Об этом не спрашивай. Сонеллион отбыл вчера и планирует отсутствовать три-четыре недели.

— Ясно. А когда отправляемся мы?

— Думаю, нет необходимости говорить тебе, Анна, что Ближний Восток — крайне опасное место.

Я кивнула. Отец обратился к Копу:

— Ты знаешь арабский?

— Да, сэр. Мой отец часто пользовался этим языком, и я не раз бывал вместе с ним на Ближнем Востоке.

Отец посмотрел на меня.

— Я вот о чем думаю: не попросить ли Копано отправиться в одиночку?

Чуть не задохнувшись от возмущения, я выпрямилась на стуле.

— Об этом даже и не заикайся! Разумеется, я еду.

— Ты к такому совсем не привыкла.

Я чуть было не выпалила «Спасибо, капитан Очевидность», но вовремя прикусила язык. Мне нужно отстоять свою позицию, не прибегая к словесной перепалке. Лучше напомнить отцу, что это была его идея — чтобы именно я ездила по всему миру, набирая союзников-испов. Теперь же, встретившись с опасной ситуацией, он решает выступить отцом-защитником, а Копа бросить одного на съедение волкам.

— Смотри, — спокойно заговорила я. — До отъезда я изучу материалы по культуре Сирии. Оденусь, как принято у местных женщин. Ну, и Коп за мной присмотрит.