Лариса Петровичева - Девушка без имени [litres]

Артефакт усмехнулся.

– Это дискриминация, мой дорогой Огюст-Эжен. Это злостное нарушение прав человека. Варварство и дикость. Законопослушные граждане отбираются по определенному признаку и отделяются от остальных, проходя унизительную процедуру регистрации. Потом они с трудом могут найти работу, получить образование, устроить личную жизнь. Так не должно быть и так не будет.

Лефевр подумал, что напрасно убрал флягу: коньяка захотелось так, что даже живот свело. Артефакт нес какую-то несусветную чушь – и в то же время Лефевр понимал, что он говорит правду. Так могло случиться. Мир менялся, становясь совершенно непредсказуемым.

– Пожалуй, вы правы, – произнес Лефевр и не узнал собственного голоса. – Такие реформы не принесут мне популярности у коллег.

По голове словно ветерок прошел: Лефевр подумал, что артефакт таким образом приласкал его, погладив по растрепанным волосам.

– Зато народ вас будет на руках носить. Вы только представьте, какое единение власти и общества! Впрочем, это будет еще не скоро, дорогой друг. А самое интересное знаете что?

Лефевр подумал, что после всего сказанного ему просто страшно представить, что еще мог припасти артефакт. Видит Господь, с него было достаточно.

– Что же? – спросил он, когда пауза стала уже неприличной.

– Спуститесь в гостиную, – уклончиво сказал артефакт. – Увидите.

Со вздохом поднявшись с кровати, Лефевр накинул домашний халат и покинул комнату. Коридор был озарен тусклым отблеском золотистого света, идущего откуда-то снизу, и этот свет был Лефевру незнаком. Он не имел отношения ни к привычному огню ламп, ни к жару камина. В нем было что-то неожиданное и что-то хорошее. Лефевр понятия не имел, почему, подходя к лестнице, подумал о хорошем – эта мысль пришла извне.

– Вы всю жизнь работаете с магией, – продолжал артефакт. – По большому счету вы злонамеренный маг, причем достаточно сильный. И от ареста и тюрьмы вас спасает только то, что вы стоите по другую сторону баррикад. Когда вы признаете это до конца, то кто знает… Может, следующим государем будете именно вы?

Лефевр беззвучно взмолился, чтоб артефакт в конце концов заткнулся и оставил его в покое. Утро казалось нереальным, словно Лефевр до сих пор спал.

– Вы не спите, Огюст-Эжен, – мягко сказал артефакт. – Вы стоите на пороге своей новой жизни и боитесь открыть дверь.

В гостиной было светло, как в самый яркий солнечный день. На какое-то время Лефевр зажмурился – слишком уж резким и пронзительным было это сияние, – но потом он вдруг почувствовал, что может открыть глаза и посмотреть, и эта мысль тоже пришла извне. Она была подобна мягкому толчку в спину: не медли, что же ты? Смотри! И Лефевр посмотрел.

Крошечное солнце лежало на ковре возле его брошенного сюртука. Оно медленно вращалось, пульсируя и рассыпая во все стороны разноцветные брызги света, и оно пело – тихо и мелодично. Лефевр ощутил, как волосы поднимаются на голове жестким ершом: мертвый артефакт, привезенный им из далекого леса на окраине Сузы, был жив, и он был не просто кусочком глины.

Он был центром всех миров. Точкой, в которой соединялось все.

Лефевр опустился на колени и протянул руку к шарику. Отпечаток пальца создателя на шершавом боку наливался жидким огнем, и прикосновение отдалось мгновенной острой болью во всем теле, но она прошла почти сразу, и Лефевр почувствовал радость , тихую и светлую, ради которой, наверно, Господь и создал людей. Шарик вращался на его ладони и пульсировал в такт его сердцебиению.

– Имя! – пропел шарик. – Назови имя и входи!

Недоумение порождает бездействие – сия мудрость отлита в бронзе и от частого употребления не стирается. Но если Алита, потрясенная до глубины души словами капитана секретной службы, действительно приехала во дворец и заперлась в своих покоях, где упала на кровать и закрыла лицо руками, то Лефевр, напротив, развил бурную деятельность.

Спрятав угасшее глиняное солнце в сейф и надежно заперев его на несколько заклинаний, он быстро привел себя в порядок и отправился в особняк господина Куатто, завернув перед этим в нотариальную контору, облеченную особым доверием. Стряпчий, который только-только пришел на работу и собирался взбодриться парой кружек кофе, был, мягко говоря, удивлен столь ранним визитом первого клиента, но за четверть часа приготовил все нужные бумаги и поехал вместе с Лефевром. Разумеется, господин председатель Центрального банка с супругой еще изволили почивать, но появление новоиспеченного министра на пороге разом придало им бодрости. Миледи Этель вытащили из постели и привели в отцовский кабинет по-простому, в ночной сорочке и с легкой шалью на плечах: испуганная девушка смотрела на Лефевра так, словно перед ней стоял самый жуткий демон из адских глубин.

– Такая спешка, такая спешка, – приговаривала матушка, пытаясь одновременно привести волосы дочери в приличный вид и поправить ее сорочку, мало похожую на свадебное платье. – Что скажут друзья нашего дома?

– Помолчи, дура, – прямолинейно посоветовал господин Куатто. Он всегда отличался крайним здравомыслием, прекрасно понимая, что настоящее значение имеют документы и подписи, а не цацки и ублажение приятелей. – Лучше вещи собери.

Матушка расцеловала Этель, смахнула со щеки слезинку и убежала отдавать распоряжения горничным. Дом ожил: за стенами кабинета слышались шум, голоса и топот быстрых ног. Этель била крупная дрожь: девушка не знала, что ей делать, и в итоге просто осела в одно из кресел, практически лишившись чувств.

– Итак, – стряпчий поправил очки с немилосердно заляпанными стеклами и прочитал: – Настоящим свидетельством удостоверяется, что Огюст-Эжен Лефевр и Этель Катарина Куатто заключили добровольный и законный брачный союз, о чем в книге государственных регистраций произведена запись за номером… – он оттарабанил сложную комбинацию из цифр и букв и протянул Лефевру перо: – Ваша подпись, господин министр.

Лефевр поставил неразборчивую закорючку напротив своей фамилии. Стряпчий удовлетворенно кивнул и передал перо Этель: девушке понадобились все ее силы, чтобы написать свое имя. Господин Куатто блаженно прищурился и издал короткий вздох исключительного удовольствия. Лефевр подумал, что председатель, к сожалению, не в курсе всей ситуации.

– Замечательно, – стряпчий деловито собрал документы и важно произнес: – Как официальный представитель Сузианской короны, поздравляю вас с созданием семьи. Пусть она будет крепкой.

– Непременно, – сухо сказал Лефевр. – Сделаем все возможное. Дорогая, у вас четверть часа на сборы. Жду в экипаже.

Счастливые родители собрали новоиспеченную госпожу Лефевр за десять минут. Глядя, как матушка с батюшкой тащат плачущую девушку к экипажу, приговаривая что-то утешительное на ходу, Лефевр подумал, что человеческая алчность не знает границ – как, собственно, и человеческая глупость. Этель усадили в экипаж, и матушка разрыдалась – не оттого, что единственное дитя покидает отчий дом, а потому, что нельзя закатить пышное празднество, чтобы все знакомые умерли от зависти. То, что дочь при этом почти не отличается от тюка с собственной одеждой в плане значимости для родителей, уже не важно. Вещами надо торговать, а дорогими – тем более. Когда экипаж покатил прочь, Этель разрыдалась так, что стряпчий, сидевший рядом с Лефевром, смущенно и понимающе отвел глаза. Должно быть, полностью разделял девичий страх.