Бронислава Вонсович - Плата за одиночество [litres]

– Возможно, – задумчиво сказал один из тех, что пришел с Рудольфом, – но, скорее, и было рассчитано, что впитается раньше, чем заметят.

– Так ничего же не нашли, – напомнил Рудольф.

– Ничего опасного, – ответил ему сыскарь. – Но наш анализатор не посчитает опасным, к примеру, зелье, повышающее восприимчивость к ментальной магии. Эти артефакты слабые, рассчитаны на быстрый анализ. А вот если пирожок отнести в нашу лабораторию, то там что-то обязательно найдут.

– Значит… – Рудольф радостно огляделся.

– Ты был прав, и он сегодня придет, – ответили ему.

Рудольф давал мне последние инструкции – быстро, четко, без лишних эмоций повторял, что я уже давным-давно накрепко запомнила. Все, что его интересовало, – арест убийцы, для остального места не было ни в голове, ни в сердце. Эти бесконечные повторы одного и того же начинали раздражать, так что стук в дверь оказался как нельзя вовремя.

– Иди открывай, – сказал Рудольф. – И, пожалуйста, будь осторожней, ладно? Не говори лишнего, не провоцируй его на агрессию. Мы близко, но все-таки не рядом.

Я кивнула и пошла к двери. Он остался в комнате под прикрытием меняющего ауру артефакта. Рисковать я не собиралась. Пусть моя жизнь мало кому нужна, кроме меня. Но ведь есть Регина, которой одной будет совсем плохо.

– Кто там?

Надеюсь, получилось достаточно взволнованно.

– Это я, Петер. Хорошо, что с вами все в порядке. Я хотел проводить, но инора Эберхардт отпустила вас раньше, чем я освободился.

Все-таки Петер… Бедная Сабина, неужели ее совсем никто не любил? Нельзя сказать, что я была разочарована, что ошиблась в отношении Гроссера, я была зла. И на него за притворство, и на себя за излишнюю доверчивость. Но дверь открыла, нельзя же подводить Рудольфа.

– Добрый вечер, Петер. Мне приятно, что вы обо мне заботитесь.

Улыбаться я не стала. Делать это по заказу у меня плохо получается, еще заподозрит чего. А нужно, чтобы все было как можно более естественно.

– Так ведь не нашли того, кто убил Сабину. – Голос его дрогнул, пытаясь вызвать во мне жалость, и ему это даже удалось – так натурально прозвучало горе. – Кто и почему. А если вспомнить, что еще и Марта пропала…

– Сейчас еще совсем светло, – ответила я. – Что со мной может случиться?

– Не знаю, – ответил он. – Извините, Штефани, что побеспокоил.

Тут я испугалась, что он может уйти и вся тщательно спланированная засада провалится. Неужели коты на верхней площадке показались ему подозрительными? Рудольф утверждал, что по ауре от настоящих не отличишь, но может, они там слишком громко сопят, а у Петера тонкий слух?

– Петер, а давайте вы выпьете со мной чаю? – предложила я. – Я по дороге такие замечательные пирожки купила.

Пирожки я аккуратно выложила в тарелку и поставила ее посреди кухонного стола. Отдельно на маленькой тарелочке лежал якобы почти съеденный пирожок. Чтобы у самого сомневающегося возникла твердая уверенность – к ментальной обработке я готова.

– Чаю? – сказал он и притворился, что раздумывает над этим. – Спасибо, с удовольствием. Мне сейчас по вечерам так одиноко.

Мне и самой было одиноко, но ему я не поверила. Тот, кому одиноко, не станет убивать тех, с кем живет в одной квартире. А что преступник он, я была уже уверена. Дверь я на всякий случай закрывать не стала – пусть будет запасной путь для отступления, если у Сыска пойдет что-то не так, как запланировали. Как сказал Рудольф, они близко, но не рядом.

Петер прошел, устроился там же, где сидел в прошлый раз, и сложил руки на стол. Был он уставшим и замученным. При взгляде на него меня опять начала давить жалость. Пришлось себе напомнить, что напротив сидит жестокий убийца, который пришел не позаботиться обо мне, а выполнить очередной пункт своего злодейского плана. И пункт этот напрямую касался моей жизни.

Пока я готовила чай и собирала на стол нехитрую снедь и посуду, что были в доме, постоянно ожидала, когда же, когда он наконец начнет на меня воздействовать. Рудольф говорил, скорее всего, зелье, которым облили пирожки, позволяет обойтись самым легким магическим касанием, практически неощутимым для артефакта. Он должен лишь легко меня кольнуть, предупреждая о возможной опасности. Так легко, что, если не ожидать, можно не заметить. Уверенности, что зелье именно то, – не было. Полный анализ можно провести только в лаборатории Сыска, а нести туда образец не было времени. Теперь я больше всего боялась пропустить начало воздействия, когда еще можно что-то ему противопоставить. Сыскари говорили, что они будут настороже и не дадут меня обидеть, схватят преступника сразу же, как он проявит свои намерения, но я все равно боялась. Не хотелось стать безвольной куклой в чужих руках, даже этого не осознающей.

– Штеффи, мне кажется, я не вовремя, – неуверенно сказал Петер. – Вы меня даже не слушаете.

– Извините, задумалась. – Я даже постаралась улыбнуться и найти объяснение своему поведению. – У нас неприятности с одной из клиенток. Она утверждает, что ей подсунули фальшивку. А я ей сама крем относила.

– Зря вы из-за этого переживаете, – ответил он. – За то время, что я инору Эберхардт знаю, таких случаев было несколько, все они заканчивались извинениями покупательниц.

– Да? – вежливо улыбнулась я. – Они потом оставались довольны?

– Ну конечно. У иноры Эберхардт в Гарме нет конкурентов, – уверенно ответил он. – У нее уникальные кремы. Все, хоть раз попробовавшие, непременно опять за ними возвращаются.

Я налила чаю в чашку и поставила перед ним. Интересно было посмотреть, как он будет отказываться от пирожков. Наверняка не захочет себя травить. У меня было печенье, но оно сладкое, таким не наешься. Петер наверняка сейчас скажет, что не голоден…

– Пирожки с мясом и совсем свежие. – Я пододвинула тарелку к нему поближе, чтобы запах от них прямиком в нос попадал, вызывая аппетит. – Еще горячие. Угощайтесь.

– Спасибо. – Он улыбнулся мне своей замечательной улыбкой, а я решила, что он мою бдительность усыпляет, и сразу напряглась в ожидании сигналов от артефакта, не подававшего пока признаков работы, так что я начала бояться, вдруг он испортился в самый неподходящий момент. – Но я не хотел бы вас объедать. Денег у вас немного, насколько я понимаю.

Вот и причина нашлась, и убедительная такая. Но я на этом останавливаться не собиралась. Нечего ему отказываться от пирожков, облитых собственноручно приготовленным зельем. Меня хотел накормить, пусть и сам попробует. Буду уговаривать, пока есть не начнет.

– Я слишком много взяла, мне столько не съесть и за несколько дней, – начала я. – Они так аппетитно смотрелись, что пожадничала. А завтра они будут не такими вкусными. Петер, да вы меня спасете, если съедите хоть парочку. Мне не придется потом давиться черствыми пирожками.