Оливия Штерн - Страж её сердца [litres]

Она никогда еще не летала так быстро и так далеко. Над ней светили звезды, а ее взгляд все шарил по линии горизонта, выискивая ориентир. Когда на востоке небо начало светлеть, Алька едва не зарыдала. Ей казалось, что она заблудилась и уже никогда не найдет ту скалу, и все это без толку, и пока она летает туда-сюда, Магистр убьет Мариуса… А потом в дымке появился огрызок Клыка, и Алька рассмеялась. Крылья начали болеть, дыхание сбивалось, но она точно знала, что уже не остановится. Далеко внизу показались крыши Роутона, из труб поднимался в небо редкий дымок. На востоке поднялась Пелена, от земли и до бесконечного глубокого неба.

На плоскую, будто стесанную макушку Клыка Алька плюхнулась совершенно без сил, и в этот момент на горизонте блеснули первые лучи солнца – нежные, золотисто-розовые, чуть припудренные сизой дымкой облаков.

Свет разгонял тьму и дарил надежду.

Хватая ртом воздух и пытаясь отдышаться, Алька принялась осматриваться. Она стояла на площадке примерно десяти шагов в диаметре. Совершенно гладкой, лысой площадке из красного гранита. Да уж. Если Авельрон сюда летал, то ничего такого он здесь не нашел. Может быть, как раз и не должен был найти? И может быть, на то и рассчитывал Магистр, что все здесь выглядит так, что никто не догадается о спрятанном артефакте?

Алька опустилась на колени. Кое-где гранит был припорошен пылью, кое-где пошел трещинами. Чувствуя, как сердце заходится в груди, Алька поползла на коленях, пальцами ощупывая каменную поверхность. Она должна, просто должна найти хоть что-нибудь… потому что, если не найдет, тогда все зря. Вообще зря.

Она едва не закричала от радости, когда пальцы наткнулись на ложбинку. Она была абсолютно ровная, этакая гладкая выемка, засыпанная пылью, – признак того, что делал ее человек. Алька поползла, ведя пальцем по ложбинке, и в результате обвела круг диаметром примерно в ее рост.

Села и поняла, что плачет.

Всего один шаг. Авельрон не ошибся. Всего шаг до того, как Магистр перестанет быть всемогущим.

Алька сидела на крышке каменного люка и не понимала, что делать дальше. Она ведь такая хилая. Как поднять эту крышку? Тут сила десятерых нужна.

Под каменной плитой наверняка и находилась часть чудовищного артефакта, который разрушил мир в угоду одному нечеловеку.

Так близко – и без толку.

А потом ее словно иголкой кольнуло, и пальцы сами сжались на артефакте, который болтался на кожаном шнурке.

«Дыра в стене».

Единственное, о чем думал Мариус в те редкие мгновения, когда ему позволяли думать, так это о том, чтобы у Алайны Ритц хватило ума не пытаться его вытаскивать.

Он понимал, что эту ночь, скорее всего, не переживет. И хотя Магистр и отлучался, видимо, в свою башню, времени, проведенного с ним, вполне хватало, чтобы заставить тело умирать.

А тело умирало, Мариус это прекрасно понимал. Внешне оно выглядело нетронутым, целым. Но боль, терзавшая изнутри, – он был в этом уверен – была признаком того, что магия пожирает внутренности, медленно, смакуя каждую каплю крови.

Он не знал, что такого с ним сделал Магистр, – да и как тут поймешь, когда все магические связи обрезаны? Подвешенный совершенно голым на цепях у стены, он только и мог, что слезящимися глазами следить за тварью, которую столько лет считал наставником и учителем.

А Магистр смотрел на него с холодным интересом, как на результат собственных экспериментов, и в его взгляде Мариус не видел ни злости, ни раздражения. Лишь могильная темнота и холод, вот что было в обсидиановых глазах Магистра.

В первый раз Магистр заговорил с ним именно этой ночью. Пришел, сперва внимательно осмотрел Мариуса, кивая собственным мыслям, затем подвинул к себе стул и сел.

– Ничего не хочешь у меня спросить?

Мариус устало прикрыл глаза. Что тут спрашивать… Это ведь Магистр должен спрашивать, а он как раз не задает никаких вопросов. Знал все с самого начала?

– Хочешь знать, что с тобой происходит, Мариус Эльдор? – Вкрадчивый шепот лился в уши, неприятно царапая по нервам.

Мариус уставился на белое, малоподвижное, точно резиновая маска, лицо Магистра.

– На что ты надеялся, мой мальчик?

Магистр медленно поднялся, подошел почти вплотную. От него пахло падалью. Смертью. Тленом. Мариус дернулся, когда холодные и почему-то липкие пальцы коснулись щеки.

– Ты хотел меня обойти. Как глупо! Сколько лет мне, и сколько тебе.

Дыхание Магистра коснулось лица, и Мариуса затошнило, хотя желудок был совершенно пуст. Он сглотнул. И все же ответил:

– Рано или поздно кто-то задаст тебе вопрос. Сколько лет ты живешь. За счет чего живешь.

Губы Магистра растянулись в искусственной, ненастоящей улыбке.

– Не задаст, Мариус. Ведь для этого я тебя и растил, для этого и пришлось тебя забрать из семьи.

Боль внутри нарастала, и Мариус понял, что шипит сквозь сжатые зубы. Орать при Магистре не хотелось. Но, возможно, иначе уже не получится.

– Ты ведь мой дальний потомок, Мариус, – сказал Магистр, – как двуликие – потомки тех, кто остались за Пеленой. И поэтому ты идеально подходишь для того, чтобы я занял твое тело. Другие не подходят, да. А потомок, несущий в себе мою кровь, очень даже.

– Ты убил мою семью?

– Да, пришлось. Чтобы сделать стража. Тело должно быть восприимчиво к магии Пелены, тело должно иметь резерв магии, желательно большой. Ну, как я тебе сделал, хотя и рисковал. Дети часто от этого умирают. Но ты выжил.

Мариус стиснул зубы. Сейчас Магистр занимался тем, что усиленно ковырялся в старой, успевшей затянуться ране. Семья. Мать, отец. Братья и сестренка.

– Почему я? – только и спросил он. – У меня братья были.

– Они не моей крови, – спокойно ответил Магистр, – ты был приемным ребенком, Мариус. Так уж получилось.

– Невозможно занять чужое тело, – прошептал Мариус.

– Почему же? Для меня, чья суть уже неотличима от магической энергии, очень даже возможно. Что я и сделаю к рассвету. Ты чувствуешь, как тебе больно? Твое тело уже готовится меня принять. Рвутся энергетические каналы, начинается отторжение телом того, что составляет твою эфирную суть, Мариус. А в моем кабинете уже лежит написанный мною приказ, где Магистр назначает преемником тебя. Мое же тело так и останется лежать здесь и, скорее всего, распадется в прах.

Мариус зажмурился. То, что говорил сейчас Магистр, казалось совершенно невозможным, было порождением воспаленного рассудка – но вместе с тем было реальностью. Такой, от которой стынет кровь в жилах.

– Осталось недолго, потерпи. – Магистр похлопал его по щеке, и к горлу снова подкатила тошнота. – Мне нужно еще раз подняться в башню.

И ушел. Наверняка в башню ушел, снова жрать магию.

Мариус пошевелился в кандалах. Рук и ног он уже давно не чувствовал. Осталась только боль, выжигающая его изнутри.