Екатерина Федорова - Свадьба Берсерка

Он восхищенно покрутил головой.

— Скальды воспели твою красоту, Рагнхильд Белая Лань. Но им следовало бы воспеть твою хитрость.

— У меня есть сестры, — напомнила она. — Мне приходится быть хитрой ради них. Подумай, что ты можешь сделать для моих сестер, ярл Свальд. И не только для тех двоих, которых не тронули, но для других шестерых, над которыми надругались. Когда придумаешь, мы с тобой поговорим снова.

Рагнхильд прошла рядом со Свальдом, держа в руке нож и глядя ему в глаза. Он ее не остановил. Только улыбнулся, блеснув зубами.

Выскользнув из опочивальни, Белая Лань отправилась в покои Харальда — чтобы взять платье для его девки. Ее и в самом деле могли заметить, и доложить об этом Убби.

Рабье мясо Харальда поможет ей оправдаться.

Идя обратно к женскому дому, Рагнхильд размышляла, как бы поговорить еще и с ярлом Турле.

С самого начала она собиралась устроить этот разговор через Свальда. Но он оказался не таким, как она представляла. Немного похожим на Харальда…

Так что его лучше не использовать открыто в своих делах — ему такое может не понравится.

Рагнхильд заскочила в женский дом, бросила в опочивальне девки Харальда ее тряпки — те самые, в которых эта Сванхильд ходила прежде, из грубой ткани, годной лишь для рабынь. Нарочно перерыла несколько сундуков, чтобы их найти. Швырнула, скомкав, на кровать, чтобы она стали намеком на то, какая судьба ждет девку.

Затем пошла к себе, обдумывать, как подстроить встречу с Турле.

К обеду она приняла решение. Убби ночью вряд ли к ней придет — все хирдманы Харальда торчали сейчас у ворот, почти не отходя от них. Продолжали надеяться на возвращение своего ярла. И вечером она будет предоставлена самой себе…

Когда стемнело, Рагнхильд заскочила в опочивальню старого ярла. Рабыни уже прошлись по хозяйской половине, готовя ее к ночи. На полке горел светильник, рядом наготове стояли еще два, наполненных топленным тюленьим жиром, но не подожженных.

Белая Лань затаилась в углу и принялась ждать.

Турле появился не скоро. Вошел хмурый — и нахмурился еще больше, увидев Рагнхильд, выступившую из угла.

Сказал ворчливо:

— Тебе чего? Не думаю, что ты пришла ко мне поиграться под покрывалом, Ольвдансдоттир.

Рагнхильд вскинула брови, заметила печальным голосом:

— Я пришла узнать, что будет, если ярл Харальд уже не вернется.

Ярл Турле хмыкнул.

— Подождем еще три дня и справим арваль, торжественные поминки. Ну а следом я попру твоего жениха из хирдманов — какой из него воин, из однорукого.

Выходит, Убби больше не быть хирдманом, подумала Рагнхильд. Тогда все, что она делает, тем более правильно.

Она посмотрела на старика спокойно, спросила:

— А что будет, если ярл Харальд все-таки вернется — скажем, дней через десять, двадцать? Или даже через месяц? Ведь мертвым его никто не видел.

Старик оскалился.

— Я слышал, у моего внука Харальда есть враги, которые потчуют его каким-то ядом. А противоядие лишь одно, его невеста. Только девка до него не добралась, поэтому Харальда можно не ждать.

Во рту у Рагнхильд вдруг появилась горечь. Такая, что даже челюсти свело.

Настолько великий дар — и кому достался? Рабьему мясу…

— И эту девку… — сказала она ровным голосом. — Было бы неразумно выпускать из Йорингарда. Кто знает, вдруг она — и остальные — все-таки найдут того, кто не вернулся.

— Но она дочь Кейлева, — помолчав, буркнул Турле. — Теперь, когда нет Харальда, по всем правилам девка принадлежит отцу.

Рагнхильд легко улыбнулась.

— Разве эль свободной шеи был сварен по всем правилам? Насколько я знаю, его вообще не варили. Просто выкатили какие-то бочки из кладовой… это нарушение всех обычаев, тебе ли этого не знать, ярл Турле? И разве может свободный нартвег объявить своей дочерью чью-то рабыню? Разве это не означает, что он и сам чей-то раб?

Старик шумно дыхнул.

— Да, против этого трудно возразить.

— Конечно, девка должна жить, — поспешно заявила Рагнхильд. — Харальд — богорожденный, это несомненно. Вдруг он сумеет вернуться сам, без помощи девки? Тогда можно будет сказать, что родичи в Йорингарде всего лишь дожидались его возвращения. И сделали все, чтобы девка осталась в крепости, чтобы Кейлев не увез ее неизвестно куда…

Турле долго молчал, молчала и Рагнхильд. Наконец старый ярл бросил:

— Пожалуй, я и тебя оставлю в Йорингарде, Ольвдансдоттир. Ты ведь этого хочешь? В благодарность за свою хитрость?

— Благодарю тебя, ярл, — неторопливо ответила Рагнхильд. — Кстати, если бы кто-нибудь сейчас женился на моих сестрах — тех, что остались девственницами — со временем эти люди с полным правом могли бы именоваться конунгами Йорингарда. После смерти наших братьев мы единственные наследницы нашего отца.

Ярл Турле хрюкнул.

— Смотрю, ты подумала обо всем, Ольвдансдоттир? Я запомню твои речи. Ступай… или оставайся. Я не взял с собой наложниц, так как отправился на войну, а не на праздник. Но мы могли бы договориться.

Это было для Рагнхильд неожиданно, даже слишком, но она сумела спрятать свою растерянность за улыбкой.

— Я тоже запомню твои слова, ярл Турле. Но я все еще невеста Убби. Я дала ему слово, и не хочу устраивать свою судьбу во второй раз, не разорвав этого сговора. Доброй ночи.

Она поспешно шагнула к двери. Старый ярл, как и его сын, не стал ее останавливать.

Забава проснулась вечером.

Подумала, вынырнув из дремы — Харальд. Вдруг он уже вернулся, а она тут разоспалась и ничего не знает?

Но следом ей вспомнились Красава и та рабыня. То, что Харальд с ними сделал.

И ведь было бы за что — но запороли до смерти за пустяк, за глупость бабью.

Не наказал, подумала Забава, а замучил. Убил лютой смертью. Зверство чистой воды, иначе это и не назовешь.

Она поднялась на постели — под руку подвернулись какие-то тряпки. Когда ложилась, Забава их даже не заметила. От усталости, от горя…

В опочивальне было темно, и она ощупала тряпье, распялив его перед собой. Две рубахи и два платья — из тех, что она сама сшила из грубой шерсти и льняной холстины.

Может, бабка Маленя принесла, растерянно подумала Забава. Затем ощупью нашла плащ, взятый из сундуков Харальда, прихватила найденную одежду и вышла.

От Йорингарда, неровным холмом лежавшего под темным небом, веяло тревогой и настороженностью. Костров сегодня горело вдвое больше, чем в прежние ночи.

Забава сходила на кухню, знаками и парой слов попросила еды. Ей дали рыбьей похлебки, приправленной ячменем, с куском хлеба. Она съела все — вчерашний день, когда кусок не лез в горло, сказывался. Потом попросила еще, для Красавы.

Плотный мужик, заправлявший всем на кухне, посмотрел на нее с сомнением. Но миску похлебки все-таки дал.