Екатерина Федорова - Свадьба Берсерка

Сванхильд старательно распутывала узлы на завязках. Даже голову наклонила, чтобы высмотреть при тусклом свете светильников концы кожаных шнурков. На короткое мгновение отвлеклась от своего занятия, чтобы поправить венец, начавший сползать со склоненной головы…

— Сванхильд, — тихо уронил Харальд. — Что ты делаешь?

Она вскинула голову, робко сказала:

— Так положено жене…

— Я понял. Но вообще-то жене с мужа положено штаны стаскивать, а не сапоги, — Харальд вдруг фыркнул.

И подумал — Свальд все знал. Похоже, была у него славянская девка, успевшая выучить наречие Нартвегра и рассказать об их обычаях. Или у него — или у кого-то из его людей.

— Встань, — приказал он.

Сванхильд, растерянно глянув, поднялась. По пути чуть заметно покачнулась, ухватилась за его колено в поисках опоры…

Нога зажила не до конца, подумал Харальд, а она то бегает в рабский дом к Кресив, то бухается перед ним на коленки.

Сванхильд стояла перед ним, глядя сверху вниз. На серебряном клыке змея, вышитого на платье, повис сгусток крови.

— Тебе следует забыть обычаи твоей родины, Сванхильд, — медленно сказал Харальд.

И накрыл руками ее ладони, сейчас безвольно опущенные вниз.

Сладко и пряно пахло кровью. Он всем телом ощутил, что сегодняшняя ночь и впрямь будет жаркой. И долгой…

— Никогда не вставай на колени, жена ярла. Ни передо мной, ни перед другими.

А потом Харальд вдруг смолчал, потому что осознал — сейчас он обламывает девчонку под себя.

Но ни его живучести, ни его силы у нее нет. И неизвестно, что случится с ним самим весной. Если Сванхильд останется без него, на попечении Кейлева, то слишком много гордости ей ни к чему — женщинам это мешает жить. И выживать.

— Склоняться можешь, только если тебе угрожает опасность, — закончил он. — Однако сейчас ты в моей опочивальне. Крепость вокруг полна моих воинов. Не вставай на колени, когда опасности нет.

Сванхильд вдруг наклонила голову, спросила с едва заметной лукавинкой в голосе:

— А если ласкать? Ты вставал…

— Тогда можно, — торопливо согласился он.

И притянул ее к себе так, чтобы она очутилась между его бедер. Напомнил:

— Только не сапоги.

Сванхильд медленно начала опускаться на колени, прижав руки к груди — словно опасалась невзначай его задеть. Харальд поспешно распутал завязки на сапогах, до которых еще не добралась Сванхильд. Содрал их, потом стянул с себя рубаху. Утер сгустки крови, подсыхавшие на бровях, подумал — за ночь все равно бы отшелушись.

Потом потянулся и краем рубахи вытер лоб Сванхильд, уже стоявшей перед ним на коленях.

Та вскинула брови, окрашенные кровью. Выдохнула, осторожно укладывая ладони на его разведенные колени:

— А разве можно?

Харальд, наклоняясь к ней, напомнил:

— Нам пожелали жаркой ночи, Сванхильд. Поверь мне, к утру твое тело и так посветлеет. Я оставлю на тебе только разводы.

Он потянулся еще ниже. У припухлых губ был сладкий привкус крови.

Отрываясь от них, Харальд подумал одобрительно — люди знают, что делают, поливая невесту кровью. Сжал ее плечи, проворчал:

— Не тяни.

Сванхильд послушно расстегнула пояс, который остался на нем, когда он стащил рубаху. Снова наклонилась, высматривая на его штанах концы завязок…

Харальд ощутил ее дыхание на своем животе, все влажном от крови. Хрипло задышал — и двумя пальцами подхватил венец, опять чуть не соскользнувший с золотистой головы, покрытой потеками крови. Бросил его на кровать, застеленную новыми покрывалами цветного полотна.

Окровавленное золото блеснуло на зеленом.

Девчонка отважно сражалась с завязками. Потом наконец их одолела. Всполошено откинулась назад, когда его копье наконец вырвалось на свободу — и застыло перед ней, уже налитое, даже не подрагивавшее от напряжения, стоявшее колом.

На лице у нее было смущение.

— Погладь, — шипящим голосом попросил Харальд.

Сванхильд, покраснев, сглотнула. И приласкала его тем жестом, каким гладят по голове детей — собрав пальцы пригоршней, округлым движением по навершию, скользким движением по самому копью, до живота. Замерла, робко пригладив кончиками пальцев поросль у основания…

— Еще, — потребовал Харальд.

И ощутил, как растягиваются губы в ровной улыбке, больше похожей на оскал.

Она одним пальцем, как-то изучающе, прошлась по его мужскому копью. Снизу вверх.

И он, задохнувшись, подумал — ну хватит. Подхватил ее под локти, поставил перед собой. Поспешно расстегнул на ней пояс, висевший низко, на бедрах. Отбросил тяжелую полосу из золотых блях к изножью кровати.

Красные камни блеснули из-под багровых капель крови.

Платье вместе с рубахой Харальд задрал на ней сам. До грудей. Тут же приказал:

— Раздевайся.

Ладони Сванхильд приняли из его рук скомканный подол, потянули вверх. Харальд, не дожидаясь, пока она стащит с себя липнувшую к телу одежду, накрыл ртом одну из грудок.

Снова ощутил вкус крови. Сладкий, пьянящий. И опрокинул ее на кровать.

Золотистые волосы в красных мазках, опаленные с одной стороны, рассыпались по покрывалу. Харальд стащил с себя штаны, накрыл ее тело своим.

Замер на короткое мгновение, глядя в глаза — темно-синие, широко распахнутые…

Густо пахло кровью, но Забава все равно была счастлива.

Харальд навис над ней, опираясь на локти. Попросил вдруг хрипло:

— Скажи что-нибудь… жена ярла.

Она задумалась. Тут же вспомнилось, как Тюра и Гудню советовали ей всегда восторгаться отвагой ярла Харальда. Хвалить его за силу, за победы.

Но говорить ему в глаза, вот так запросто, что он смелый…

Небось, и сам это знает, решила Забава.

Харальд ждал, приподнявшись над ней. Дышал рвано, часто. Серебряные глаза горели в полутьме, укрывшей лицо. Она, погладив его по щеке, наконец заявила:

— Харальд. Ты самый красивый…

Сказала она это совершенно серьезно — а он почему-то засмеялся. Низко, гортанно. Бросил:

— И белый? Сванхильд…

— Мне хорошо, — торопливо добавила Забава. — Мне очень хорошо. Потому что ты есть. Рядом, тут.

Харальд сверху одобрительно кивнул.

— Это хорошо, что ты мне рада.

Его колено тут же надавило, раздвигая ей ноги. Забава в ответ посмотрела удивленно — привыкла уже, что сперва он ласкает ее. А уж потом…

— Сначала мое удовольствие, — тяжело выдохнул Харальд.

И Забава ощутила, как тыкается ей между ног крупное, округлое навершие его мужского копья, отыскивая вход.

Затем вдавливается, врываясь неласково. И тело Харальда, все еще влажное от крови, опускается, накрывая ее. Заслоняя от всего мира.

— Потом твое, — хрипло пообещал он.

Забава вздохнула, погладила ему плечи — там, где по ним шли особо густые сеточки старых шрамов. Подняла колени, прогибаясь так, чтобы складки покрывала не терлись об чувствительные, едва поджившие рубцы на пояснице…