Amalie Brook - Пыльными дорогами. Путница [СИ]

Подумала и мигом легко стало.

Нет хвороста, и бабки этой нет, и леса нет, и избушки…

А вот и она стоит. Я так и охнула.

— Тут живешь ли, бабушка?

— Тут, красавица, тут.

Старуха-то непростая, с клюкой, в лохмотьях, а глаза так и горят темным огнем. Изба ее вроде как простая да только уж больно высока — будто на ногах стоит. На курьих.

Решили что ль чародеи пошутить? Сказку старую предо мной показать? Это что ж выходит, бабка в печи меня изжарит что ли?

— Ну, помогла тебе и будет, — решительно сказала я. — Бывай, старуха.

Только уйти собралась, как она вслед:

— Стой, бедовая, дай хоть за работу заплачу?

— Не нужно мне платы твоей. Считай за так помогла.

— Нет уж, — строго ответила старуха. — Бери вот. Бери-бери, косу хоть причешешь, а то глядеть страшно!

Вот и новости!

Баба-Яга меня некрасивой назвала!

— Спасибо, бабка, — взяла из ее рук костяной гребень. — Избу-то зерном подкорми, а то вон какая тощая стала.

— Твоя правда, детка, твоя. Да больно переборчивая она нынче — простое зерно не ест, все пшеничное подавай.

Оглянулась я по сторонам. Лес, поле, трава после дождя мокрая.

— Скажи, бабка, куда идти мне дальше?

— А это, дочка, смотря чего ищешь?

— Испытание ищу.

— Испытание? — ее глаза округлились в насмешливом удивлении. — А какое? Легкое иль тяжелое?

Я только руками развела.

— Разве ж легко дается победа?

— И то верно. Иди вон по той тропке, что в чащу петляет. Не ошибешься. И вот что, гребень-то не бросай, пригодится.

Поблагодари я ее и пошла.

Что ж еще чародеи треклятые задумали? С Бабой-Ягой меня свести — свели. Может, дальше змей трехглавый будет? Или застава с богатырями могучими? Неужто Соловья-Разбойника усмирять придется?

Посмеялась тихонько и пошла.

Иду-иду неспеша, косу чешу гребнем новым, все по сторонкам смотрю — вдруг что выскочит страшное.

А как голову подняла — небо темное, вороны летают в нем. Каркают громко да перья черные изредка роняют. Дурные то вести — раз на вороновом крыле несутся.

Лес все темнее становится. Чаща непролазная, тропка узкая, уж все платье изорвала колючками, волосы то и дело за ветки цепляются. Отстригу косу — как есть отстригу!

«…в яви нет его».

И вправду, нет. Где ж там жуть такую найдешь? Только в сказаниях старых и услышишь.

Наконец вышла я на поляну круглую. Буреломом она со всех сторон завалена, от мира как огорожена. Стоишь и кажется будто кто смотрит на тебя, наблюдает.

Простояла немного — тишь кругом. Вороны и те наверху умолкли.

Страшно стало. Сжимая гребень в руке, а сама знай богам молитвы возношу. Чую, неспроста сюда меня завели. Ох, неспроста.

«… в яви нет его».

Треск веток послышался, потом рык раздался. Вороны вспугнутые с веток слетели и в разные стороны.

Одним прыжком из-за бурелома зверь предо мной очутился. Сердечко так и забилось в висках. А душа — та вовсе в пятки ушла. Никогда я зверей не боялась, всегда могла встретить и невредимой уйти. Тут, чую, не выйдет. Не простой зверь этот.

Кто он — назвать не смею. Ростом с крупного волка сойдет. Черный весь. Лапы мощные с когтями стальными. Морда тупая собачья, уши обвислые, шерсть густая длинная. Глаза красные, гнева полны. А зубы — тут уж вовсе сознания лишиться можно — клыки белые длинные. Из паст слюна капает.

— Нет в яви его, нет в яви его, — зашептала я.

Куда уж нет — вон стоит и сожрет меня заживо, не подавится — тварь темная.

Минуту он вглядывался в меня, лапой землю скреб. Приценивается, не иначе.

Я стояла, двинуться боясь. Что ж делать-то? Заклинателю усмирять его положено. Знала бы как, усмирила б давно.

Бежать нужно, подсказало что-то.

Шаг назад сделала.

Зверь рыкнул и на меня.

Светлые боги, как только увернуться успела, в сторону отскочить да гребень в холку ему воткнуть.

Вроде и взвыл зверь, а только гребень тот ему, что волу дробинка. Встряхнулся, откидывая мое единственное оружие, и снова на меня бросился.

Не успела я опомниться, как на земле лежала, могучими лапами придавленная. От боли все кровавым показалось, когда зубы впились в плечо.

Вцепилась в шею зверю, не давая себя укусить сильнее, постаралась оттолкнуть. Только он силен оказался — куда мне.

Из последних сил толкнула, вскрикнула, чуя, что проигрываю. Тут только и заметила тонкую золотую ниточку, что от сердца его тянулась. Вроде была она, а вроде и нет.

Схватилась и потянула.

Зверь вмиг застыл, отпустил меня, назад отошел и поклонился, припадая на передние лапы.

Я, не веря своим глазам, не отпускала волшебной нити. Та в руке моей светилась.

— В моей ты власти теперь, — сказала зверю. — Иди следом и охраняй меня.

Откинула нить в сторону и пошла прочь. Зверь за мной.

Тронула плечо — нет ран, крови на одежде и той нет.

Шли мы долго. Потом на берегу очутились. Точь-в-точь как мне ночью привиделось. Только уж не было там никого.

Остановилась я у самой кромки воды. Разулась. Набежавшая волна вмиг босые ступни холодом обожгла. Зверь протяжно заскулил.

— Стой на месте, — приказала ему.

Сама набрала рукой воды и плеснула в лицо.

Холодно стало. Да так, что закричала я, назад отпрянула и упала…

Потом меня жаром обдало. Таким будто в кипятке купалась.

— Тише, Вёльма, тише, — проговорила Варвара, кладя на лоб что-то холодное. — Слышишь меня?

Я медленно открыла глаза. Всеслав, Тишка и Варвара надо мной склонились.

— Живая! — радостно взвизгнул шут и захлопал в ладоши.

— Почему я…

Не закончила свой вопрос, стала оглядываться по сторонам. Лежу на скамье в комнате, что Всеславу отведена в Доме Предсказаний. Василёк у ног мурлычет.

— Ты прошла испытание, лисица, — негромко, даже ласково проговорил Всеслав. — Лесьяр уж новую песнь пишет. Твою.

— А где же…зверь?

— Не было зверя никакого. Тебе привиделось, — успокоила Варвара.

— Ух, напугали же тебя чародеи, — заплясал вокруг Тишка. Он хватался за голову, подпрыгивал, изображая то самое чудище. — Сама не своя ты была. я прискакал, думал, уж не увижу живой. А ты и не поседела даже.

— Заводил тебя Ростих, это верно, — кивнул Всеслав. — Хотел я его уговорить да не вышло. Сказал детям ушедшей дольше по ту сторону ходить полагается. Так-то.

— Ты отдохни, не вставай, — сказала Варвара, прикладывая ко лбу новую повязку. — Пусть жар сойдет не то заболеешь.

— А Тишка тебе песню споет! — радостно воскликнул шут.

— Сядь ты, окаянный! — рявкнул на него Всеслав. — В глазах от тебя рябит уж. Забегался.

— Ну и ладно, — насупился дурак. Сел прямо на пол, где стоял, сложил руки на груди и голову опустил.

Я, превозмогая слабость во всем теле, улыбнулась:

— Значит, берешь меня в ученицы? — голос казался чужим.