Amalie Brook - Пыльными дорогами. Путница [СИ]

— Запрещено нашим законом за нитку эту дергать, — ответил Всеслав. — Темную волшбу нельзя над человеком творить. А кто и решается подчинять, так расплатится дорого после. Боги не люди — видят больше нашего.

— Раз уж увидела она, позволь встать? — протянул Тишка тоненьким голоском.

— Неужто Вёльмы боишься?

— А чего ж не бояться? — шут даже пригнулся. — Силы в ней лихой много. Чуть не подумает и раздавит, рукой махнув.

Я невольно заулыбалась от такой похвалы. Дурак вещий, а все ж видит!

— Тут ты прав, Тиша. Ладно уж, ступай.

— Охохохонюшки! — шут вскочил со стула и кувыркнулся. — Омела — дивный цвет, омела дурманит…

Пропел и укатился кубарем прочь.

— А что это он про омелу все твердит? — нахмурился Всеслав.

— Почем мне знать? — лишь развела руками в ответ.

Какая такая омела? Ни слова про омелу не знаю!

Есть в году день, который в Беларде Истоминым зовется. Отмечают его второго дня ревуна-месяца. Сказывают, в день тот вся нечисть, что по земле гуляла, в воду возвращается и нельзя более купаться ни в реках, ни в озерах. А кто и решится, так поплатится — то хворь какую получит, а то и вовсе утопнет.

Повелось с давних пор, что в день этот народ белардский с водой до следующего лета прощается и благодарит за тепло прошедшее. На берегах рек и озер праздники устраивают, через костер прыгают, хороводы водят, пиво хмельное пьют. Весь день и всю ночь гуляют — не велят работать заветы предков.

Вся Трайта многоголосая, казалось, на берега Марвы высыпала. Да и не просто погулять, а помощи и прощения у воды испросить. Знают люди, что война на южных границах идет. Далече пока, да ведь кто поручится, что басурмане до стен стольного града не дойдут? А вода — она всегда заступница. Без нее жизни не будет — ни траве не расти, ни дереву не подняться, ни человеку жажду утолить.

В былые времена вода споры разрешала, выбирала, кто виновен, а кто нет. Нынче обычай этот запрещен князем — пусть, мол, суд решает людской, а не сила природная. Хотя и сказывают, в глухих краях, тех, что у гор притаились, на востоке, до сих пор правого водой иль огнем выбирают.

Не видела я, как раньше Истомин день справляют да сейчас вижу, что нет прежнего веселья в людях. Смеются, пляшут, а в глазах печаль.

Девка одна, моложе меня будет, подошла к самой воде, разулась, подол платья придержала и по колено в Марву вошла. Сняла с косы своей красную ленту, к ней монету серебряную добавила и в реку бросила. Монета та плюхнулась громко и утонула, а лента поплыла прочь из города, по течению быстрой Марвы.

— За что подношение богам отправила, сестрица? — спросила, дождавшись, пока девка на берег выйдет.

— Милый мой с дружиной уехал на юг, — ответила та, быстро обувая озябшие ноги. — Хочу, чтоб невредимым вернулся.

— Вернется, если молиться за него станешь.

— Каждый день на святилище хожу, — ответила она, грустно опуская глаза. Ладная девка — белокурая, голубоглазая, невысокая и стройная. Повезло жениху ее. — Да ты никак чародейка будешь? — спросила, заметив медальон на груди.

— Не чародейка еще, ученица только.

— Может, скажешь, вернется ли мой любимый?

Я только помотала головой.

— К вещунам иди, они расскажут. А мне предсказывать не дано.

— Жалко, — улыбнулась девушка. — Пойду я. Счастливого праздника тебе.

— И тебе, — ответила.

На обеих берегах поставили столы. Костры разожженные все выше и выше вздымались — гудели, пожирая сужие поленья.

Народ толпами высыпал, ожидая князя Мстислава. Уж стемнело совсем, а все не было его никак. Люд не спешил расходиться. Поглядеть на то, как вождь их выйдет и воде подношение сделает, всем хотелось.

Я укуталась плотнее в простую шерстяную шаль. Пока мне и такая сгодится. Дом Предсказаний каждому чародею жалованье платил. Ученикам и тем немного полагалось. Устала уж я нахлебницей в доме Велимира жить — часть монет сразу Хельге отдала, а часть себе припрятала.

— Выйдет ли князь? Может, зря стоим? — спросила я, оглянувшись на Ладимира. Тот за спиной моей стоял.

— Мстислав покажется. Не бросит же свой народ в такой час.

— Князья завсегда народ бросают, — вставил Осьмуша. — В Зарецком вон что ни князь, так все сбежать норовил. Перессорит города меж собой и наутек в Феранию или Ельнию. Кто их найдет там — да никто! А народу сожженные дома отстраивать!

— Сравнил тоже, — хмыкнул Ладимир. — Зарецкие ваши — шелупонь одна. Мстиславу и в подметки не годятся.

— Ну вот и поглядим, каковы ваши белардские князья, — самодовольно заявил перевертыш.

Издали заметила я Всеслава и Варвару. Они на другом берегу Трайты стояли, на деревянной пристани, среди приближенных князя. Тишка-плут там же был. Кувыркался, что-то выкрикивал и смешил бояр. У ног Варвары сидел Василёк — кот. Мирно, не дергаясь, поглядывая кругом умными глазами. Велимир тоже с чародеями своими был, а нас, учеников, не допустили. Вот и стояли мы на другом берегу, с простым людом.

— С кем это ты у воды говорила? — спросил Ладимир, склонившись ко мне.

— С девкой одной. Она любимого с войны ждет.

— Всегда ты найдешь, с кем словом обмолвиться.

— Разве ж плохо, ежели с любым сговорить могу?

— Так я ничего. Ладно это, Вёльма, ладно, — положил мне руки на плечи. — Не замерзла?

— А с тобой мне всегда тепло, — ответила.

Осьмуша покосился на нас, но слова не сказал. Не нравится ему Ладимир, того он зубы и точит.

Вдруг народ притих — на пристани князь показался. Высокий, статный, в золотом обруче и красном плаще поверх черного платья. Не след князю ярко рядиться, когда народ в беде.

Остановился Мстислав, с боярами, дружинниками и чародеями поздоровался, потом дальше прошел, народу слово сказал и поклонился. Люд довольно зашептался и все, как один, склонились князю в ответ.

Мальчик-прислужник поднес князю ковш. Мстислав взял его и поднял на вытянутых руках.

— Прими, мать-река, благодарность за теплоту и заботу. Защити и сбереги детей своих, дай сил одолеть лютого врага, — проговорил.

Опустился на одно колено и вылил в Марву белую жидкость — молоко. После князь снял с пояса кошель и несколько золотых монет бросил. Еще взял нож и кусок алой ткани от плаща отрезал.

Потом поднялся, еще раз поклонился.

— Мир вам, люди добрые.

И ушел.

Больше Мстислава в тот вечер на берегу не видели.

— А это кто такая? — спросила я, увидев, как среди приближенных князя, следующих его примеру, появилась белокурая девушка в темно-синем корзно, с закрытым лицом.

— Княжна Сияна, наверное, младшая дочь Мстислава.

— Не знала, что у него еще и дочь есть, — только пожала плечами я.

— Она редко появляется на людях. Ельнийскому королевичу в жены обещана. Ну что, Вёльма, насмотрелись, пойдем гулять что ли?