Amalie Brook - Пыльными дорогами. Путница [СИ]

— Так норны велели, не нам судить их слово.

Часы ночные, те, что не заметишь порой, во сне пребывая, тянулись вечностью. Казалось конца и краю не будет той темной пелене, что не землю легла.

Подойдя к окну, я вглядывалась в небо, усеянное яркими звездами — вестницами холода. Попадись мне сейчас птаха, повыщипала бы все перья ей. Чтоб не летала над миром, чтоб не насылала ночь темную, чтоб не было ее, дочери ушедшей, чтоб…

Даже заплакать я не могла.

Выдворили меня, выгнали. Как бродягу подзаборного, как псину безродную, как игрушку сломанную.

За что? Не знаю, не ведаю…

Слез нет, горя нет. Только будто камень на моих плечах и тяжесть его вот-вот раздавит, а я держусь отчего-то, не падаю, жива до сих пор.

За что со мной Ладимир так?

Вспомнила я, как он вышел и как обернулся, какие слова сказал.

Вздохнула. Поднялась с места и быстро пожитки свои в прежний заплечный мешок собрала. Как пришла нищей, так и уйду.

Медальон скельдианский на шею надела, крепко сжала в ладони и помощи попросила. У богов. А вот у каких — своих или северных — есть ли разница? Имена у них только и разные.

Чуть светать стало, вышла тихо из дома, сошла с высокого крыльца, обернулась — темнота и тишина окутали жилище Велимира.

Всхлипнула горько. Дыхание мое паром на морозном воздухе стало. Слезу одинокую утерла рукавом и прочь пошла.

Куда? Не все ли равно?

Шла я по улицам и будто кто следом. Оглянусь вот и увижу ее — глаза нечеловечьи, одежды черные, лицо скрытое и кожу белее кости.

Не зря Зоран меня звал — знал все наперед темный жрец. Да только не пойду, все одно не пойду. Не поклонюсь ей.

— Обереги меня, Ларьян-батюшка, спаси и сил дай. Избавь от наваждения, от дочери твоей — отступницы… — все шептала.

Варварин дом я лишь однажды и видела. Жила чародейка на краю верхнего города, у самой границы, за которой начинались бедняцкие лачуги. Скромное жилище для всех закрыто было. Меня саму Варвара и то неохотно пустила.

— Кого в ранний час принесло? — послышался голос хозяйки. Сонный и сердитый.

— Открой, Варварушка. Я это… Вёльма, — дрогнула уж на последнем слове.

Послышался скрип засова.

Варвара, наспех одетая, простоволосая, отчего седины видней стали, а сама женщина старше показалась, с тревогой на меня поглядела.

— Вёльма? Да как же… Что стряслось?

Я улыбнулась, сглотнув поздно набежавшие слезы.

— На постой к себе возьмешь девку беспутную? — отчего-то улыбнулась.

— Входи, — она торопливо завела меня внутрь и закрылась.

Приятное тепло и запахи дома поглотили меня.

Здесь было уютно по-настоящему. Пусть тесно, пусть ни доли роскоши, но все же тепло. Тепло так, как не согреет очаг или печь. Тепло душе.

Боги, как же долго я мерзла…

Варвара заварила мне какой-то успокоительной травы, укутала плечи шалью. Сама села напротив и терпеливо слушала.

На лице ее ясном вдруг тень пролегла. В глазах колдовских появилась тревога.

— Что делать мне, Варварушка, ума не приложу…

— Вот что я тебе скажу, Вёльма. Отступись. Не след тебе в дела Ростиха мешаться. Отойди от Ладимира, не тронь больше, забудь.

— Ты знаешь что-то?

Чародейка покачала головой.

— Знала бы, так сказала. Да и не дело мне — болтать. А ты все же отойди в сторону. Если вихрь темный поднимется, так всех сметет и тебе не уйти.

— Не понимаю я, — покачала головой, крепко сжимая в ладонях кружку, уже пустую. — При чем здесь Ростих? Коли разлюбил меня Ладимир…

— Дуреха ты, Вёльма, — упрекнула Варвара. — Сама же говоришь — переменился он. Нет такой силы кроме колдовской, чтоб враз разлюбить. Ладимир твой и без того недобрый человек, а уж с Ростихом и дядькой своим, Велимиром, тех еще дел натворить может. Оттого и говорю тебе — отступись, обожди. Не то костей потом не соберешь. Сам же он тебе сказал!

Голос ее вроде и близкий, и родной, а все вдали звучит.

Как вспомню глаза его, голос, лицо равнодушное, так и упала бы на пол, кричала бы, билась о стену головой. Лишь бы понять — отчего так? За что?

— До утра пару часов подреми, Вёльма, а после… — Варвара решала, что делать. — После пойдем в Дом Предсказаний, к Всеславу. Он знает, что делать, подскажет.

Боги! Вела-вещунья, помоги! Если коснулись Ладимира злые чары, исцели его, дай сил справиться.

Не хотелось мне спать, не моглось. Да только ноги сами от усталости подкосились. Упала я на постель и заснула вмиг. И снова мне шепот слышался, снова чья-то рука на плечо легла и ласково так гладила.

Не пойду я к ней, не пойду, пусть не старается — не уговорить.

Всеслав, на которого вся моя надежда и была, только головой покачал.

— Жаль мне тебя, девонька, боги видят, как жаль. Да только права Варвара — обождать надо. Ладимир твой вернется и никуда не денется. Подожди только немного.

— Чего ждать, Всеслав? — вскочила я с места. — Если беда с ним какая, так помочь нужно, а, если чары злые, так развеять. Не могу я так сидеть… Ты коли знаешь что — не молчи!

Я с отчаянием и мольбой поглядела на заклинателя.

Всеслав не спешил с ответом, тянул чего-то. По глазам видела я, что знает да только говорить не станет.

— Сказано тебе, Вёльма, сидеть и ждать. Так и жди. А лучше готовься к битве грядущей. Твои-то беды поменьше людских будут.

— Всеслав…

— Будет, Вёльма! — прикрикнул он. — Не хочу я тебя губить, потому промолчу и слова больше о Ладимире и Ростихе не скажу.

Я обомлела.

— Всеслав, смилуйся, — прошептала, — чует мое сердце, беда случится скоро. Скажи хоть, откуда ждать ее.

— Ни слова!

Поднялся чародей, взметнулись полы одежд его, взмахнул посохом и вмиг вихрем исчез — был и нет.

Замерла я на месте. Шагу ступить не могу.

Будто темнота окутала меня. Все вижу, а двинуться не могу. Все слышу, а ответить не смею. Все знаю, а слов не свяжу.

— Лисичка? Вёльма?

Я вздрогнула, обернулась — Тишка.

Шут, чье лицо исказилось в жалостливой улыбке, стоял совсем близко. Бубенчики на цветастом колпаке тихонько и грустно позвякивали, а сам напевал что-то тихое.

— Не печалься, лисичка, — проговорил, обняв меня за плечи. — Печаль будто туман. Глаза застит, на сердце камень опускает, дышать не дает и дорогу укрывает. А как свет забрезжет, так и рассеется, уйдет…

— Да где ж уйти коли и света нет?

Шут сел передо мной на пол и грустно улыбнулся. Так, будто и не дурак княжеский вовсе передо мной, а мудрец — старик с глазами, видевшими и счастье, и горе, и жизни, и смерти.

— Сколько бы тьме и печали не длиться, а одного луча тоненького на них обеих вдоволь станет.

Захотелось мне ответить, только не нашлась. Села рядом с ним.

— Расскажи мне сказку, Тиша.

— Какую сказку тебе хочется?

— А любую, только бы конец добрый.