Екатерина Лесина - Охота на охотника

— Овсянку.

— Один хрен… главное после тело убрать. Что? Нет тела, нет и дела… так папенька говорит.

…Димитрию удалось отыскать Брасову. Это оказалось не так уж и сложно. Она жила в старом своем доме, доставшемся от первого супруга. Жила, точнее доживала, окруженная призраками прошлого и…

— Простите, — сестра милосердия выкатила кресло с сухонькой сморщенной женщиной, колени которой укрывал вышитый плед. — У нее редко случаются моменты просветления… к сожалению, время никого не красит.

Это верно, а иных так и вовсе уродует.

Брасова постарела, но как-то…

Страшно?

Жутко?

Лицо ее сморщилось, сделавшись похожим на печеное яблоко, и где-то в глубоких морщинах потерялись блеклые глаза. Губы сделались вдруг слишком коротки, чтобы прикрыть желтоватые зубы и десны. Только руки, пожалуй, выглядели молодо.

Тонкие запястья.

Кисти изящной формы и тонкие пальцы, унизанные перстнями. Что ж, по виду Брасова не бедствовала.

— Это ты, дорогой? — спросила она низким грудным голосом, который вдруг закружил, опалил жаром. И показалось на долю мгновенья, что в немошном теле этом скрывается…

…голос, стало быть.

Не кровь ли иная говорит, если тело одряхлело, а он, замороченный, остался?

— Поет она чудесно, — глаза сестры милосердия подернулись дымкой. — Жаль, редко получается уговорить…

А ведь амулетик от воздействия защищающий она носит, вон, поблескивает камушками четырехлистный клевер на фартуке.

— Вы не возражаете, если мы побеседуем? — Димитрий сам взял за коляску. Старуха сидела смирно, спокойно, будто и не живая вовсе. — Я ее верну, обещаю…

…а кровь на ней была, иначе бы не состарилась она столь быстро, даже с учетом слабого дара… и пахнет от нее нехорошо, гноем.

— Я не уверена…

Димитрий показал бляху, и сестра отступила. С ней тоже поговорят, выяснят, как попала в этот дом и часто ли в нем бывают гости. Димитрий полагал, что случаются, но вряд ли о них девушка вспомнит. Слишком долго она здесь, привыкла к мороку, притерпелась и поверила, что так оно всегда было.

Димитрий вывез больную в сад.

Запущенный, он зарос колючим шиповником и малиной, плети которой ложились на дорожки. Сквозь камень пробивалась трава, а редкие статуи заросли коростой.

— Я вот думаю, — сказал Димитрий останавливаясь у беседки с просевшею крышей. Хмель оплел столбы-опоры, затянул провалы, свесился внутрь, в сырой полумрак. — Что вы притворяетесь.

— Ах, дорогой, я право слово, не уверена, что следует к ним идти, все-таки у Нивязовых пресомнительная репутация. Аликс вновь будет тебе выговаривать. Ты же знаешь ее с ее порядками. Она совершенно не способна жить свободно.

Голос опутывал.

Окутывал.

Уговаривал расслабиться.

— Хватит, — Димитрий щелкнул пальцами, призывая огонь. Мороку тот не страшен, но самому Димитрию поспокойней будет. — Или я могу забрать вас для проведения дознания, сомневаюсь, что вам понравится в темницах.

— Совершенно верно, она порой невозможна, но ради твоего брата я пытаюсь сохранить с ней хоть какие-то отношения. Она придирается буквально ко всему! Давече посмела заявить, будто мое платье неприлично…

— А еще, полагаю, император будет рад вас принять. Как думаете, он сумеет понять, что вы убили его брата?

Старуха вздрогнула.

— Сумеет, — сделал вывод Димитрий. — А раз так, может, объясните убогому, зачем вы это сделали? Ваш муж вас любил.

— Свою семью он любил больше.

Она моргнула, избавляясь от бельм. Синие глаза глядели прямо и были ярки.

— А ты мне не грози… мне немного осталось, — она закашлялась и прижала к губам мятый платок, на котором проступили темные кровяные пятна. — Не боюсь я ни каторги, ни…

— Бояться, может, не боитесь, но… согласитесь, одно дело умирать в подземельях, и другое — в родных стенах.

— Я эти стены ненавижу…

— Другие найдем, — миролюбиво предложил Димитрий.

По-хорошему следовало бы отвезти старуху в допросную, а то и вовсе запереть в подвалах, доложившись императору. Пусть он ее спрашивает, только с нее станется играть в несчастную, ума лишившуюся, а таких не судят.

Он опустился на грязноватую лавку и развернул кресло, чтобы видеть лицо.

Из некрасивой женщины и старуха вышла так себе. Потемневшая кожа обтягивала нижнюю челюсть, на щеках собираясь мелкими складочками. Она сползала со лба, нависая над глазами, и казалось, что того и гляди скроет эти самые глаза, лишивши старуху зрения.

— Не нравлюсь? — а вот зубы сохранились все, белые, прямые…

— Фарфор? — Димитрий постучал по собственному клыку. — Уж больно хороши…

— Самый умный?

Старуха обиделась.

— Да нет… но просто любопытно, кто делал. Уж больно мастерская работа…

— Затокин, — не стала скрывать она. — Когда-то мы друг другу весьма симпатизировали. Ему на редкость не повезло с женой.

— Почему это?

Она привстала, опираясь на подлокотник кресла, махнула рукой, требуя помочь немедля. И во всей ее фигуре ныне проступила эта давешняя привычка приказывать.

— Она всегда была на редкость занудным созданием… как же… целительница урожденная, древней фамилии… а он простого рода. Ему поддержка требовалась, которую он и получил. Что до остального… не ей с его характером справляться. Корова, даром, что хороших кровей.

Старуха хохотнула неожиданно баском.

— Что вы на меня глядите этак, с укором? Говорю же, мы были когда-то в близких отношениях. А многие мужчины почему-то обожают любовницам на жен жаловаться.

— Значит, любовник?

— Завидуете?

— Кому? — уточнил Димитрий, помогая старухе устроиться в беседке. Здесь было сыровато, гниловато и неуютно.

— Не важно… со стороны их брак казался вполне себе светским. Жена сидит в поместье, муж делает карьеру…

— Не думаю, что это важно…

— Отчего же… вы знаете, что мятеж вспыхнул не из-за голода, как ныне полагают, а из-за черной лихорадки. Нижний город, где селится всякий человеческий мусор. Затокин частенько в нем бывал, говорил, что только там можно найти что-то по-настоящему интересное. К слову, он весьма сочувствовал революционерам…

— Ему это не помогло, — в душе появилось нехорошее такое предчувствие.

— Не все братья знали о роли, которую сыграл Затокин, да и… не они его убили.

— А кто?

— Таровицкий. Впрочем, вряд ли он знал правду, иначе не посмел бы… Затокину можно сказать повезло… никто так и не понял, что он сделал.

— И что же?

От него ждали вопроса, и Димитрий не стал обманывать ожидания.

— Вы ведь задаетесь вопросом… во всяком случае, должны бы… почему несколько немалой силы магов позволили просто взять и убить себя? Почему они не защищались? Не потому ли, что не могли?

Сердце екнуло.