Екатерина Лесина - Охота на охотника

Лизавета вздрогнула и поежилась.

Похолодало?

Или это ее от нервов знобит? Тетушка, помнится, сказывала, что в годы девические очень нервною была и от малейшего волнения дрожать принималась. А вот Лизавета за собою этакой напасти не замечала. А теперь вот… ощущеньице неприятнейшее, будто из окна сквозит.

И не из одного.

И поземка расползается по мраморному полу, но, белесую, ее не видать. Белое на белом поди-ка разгляди.

— Как-то здесь… дует? — с удивлением произнесла Ангелина Платоновна, веер складывая и поежилась. — Ощутимо, я бы сказала. Вам не кажется?

— Не уверена…

Лизавета огляделась.

Общество пребывало… в смятении? Нет, в верноподданическом восторге, само собой, ибо иначе пред высочайшими лицами невозможно, но и в смятении. Вот украдкой подула на бледные ручки бледная же девица в легком, на грани дозволенного, платье.

Вот ее маменька хлопнула себя по плечу.

Кто-то заозирался, верно, силясь понять, откуда идет этот самый холод.

— Так должно быть? — Вольтеровский удостоил Лизавету высочайшим вниманием.

— Н-не уверена.

Вряд ли Их императорские Величества желали заморозить гостей. Может… с охлаждающими заклятьями что-то да приключилось? Ошибка там в расчетах… без заклятий никуда, этакая толпа народу да в помещении, пусть и столь огромном, как парадная зала, все равно задыхаться станет. И техники работали.

Должны были.

Но вот… холодало.

И кажется, стены инеем покрылись, причем отнюдь не призрачным. Вот старушка в старомодном наряде трогает стену пальчиком, а после сует его под нос моложавому господину. И жалуется… определенно, жалуется, уж больно выражение лица характерное.

…у выходов появляются люди в лакейской форме.

А колонна ощетинивается ледяными иглами. И вот уже с Лизаветиных губ срываются клубы пара.

— Извините, — она оборачивается на тусклый голос, принадлежащий же неяркому господину в темно-синем одеянии. Его костюм столь прост, что кажется едва ли не бедным. — Вы Дарью помните?

— Помню.

У него красивое лицо.

Да, пожалуй, невероятно красивое. На такое можно глядеть, как…

…на икону?

Лизавета моргнула, избавляясь от наваждения. Вот уж чего за ней и вправду никогда не случалось, так это любования посторонними типами. И лицо… обыкновенное. Черты правильные, пожалуй, но и только.

— Не поможете мне ее найти? — поинтересовался молодой человек и поклонился, представляясь. — Михаил.

— Лизавета.

— Я знаю, — он одарил Лизавету улыбкой, от которой мороз по коже продрал. — Дарья о вас много рассказывала. Но здесь становится неуютно, правда? Так вы мне поможете…

— Простите, но…

Ангелина Платоновна глядела мимо.

И не только она.

— Не всем дана устойчивость от ментального воздействия, — сказал Михаил, помахав ладонью перед застывшим лицом Ангелины Платоновны. — Вернее, если быть справедливым, дана она как раз-то всем, однако… это похоже на тело. Чем больше тренируешься, тем лучше результат. Вот вы, Лизавета, явно не пренебрегали тренировками, добавим к тому родовые способности… впрочем, боюсь, вам это тоже не поможет. Руку.

И Лизавета подчинилась.

— Куда мы идем? — нет, она вроде бы могла не идти.

Если сосредоточиться.

Очень-очень сосредоточиться… сильно… так, что просто-напросто ни о чем другом не думать, кроме, пожалуй, вот этого лица.

— Не стоит, дорогая. Я много сильнее вас, а подобное упрямство может дорого обойтись. Я-то своего все одно добьюсь, а вот вы… нехорошо, если станете, к примеру, слабоумной. Князь не одобрит.

И подмигнул.

А у Лизаветы появилось желание укусить этого прелюбезного кавалера.

— Не отрицаете? Чудесно… признаться, он оказался довольно пронырлив, а это заслуживает внимания. И оно будет оказано.

— Куда мы идем? — повторила Лизавета вопрос.

Люди расступались.

И отворачивались. Лица их делались пусты, равнодушны…

— Покушаться на Императора.

— Зачем?

— Как зачем? Из мести. Поверьте, дорогая, нет ничего страшнее мести маленького человека… обиженного маленького человека… вы ведь так хотели справедливости. Ах, простите, не заметил, что вы замерзли…

На ледяные плечи упал пиджак.

Тяжелый.

— Спокойнее. Там в кармане бомба. В двух карманах, — уточнил Михаил. — Извините, но… у меня особо выбора нет. Вас знают. Сами виноваты. Если бы вы так не стремились влезть в это дело, мне бы и в голову не пришло вас использовать.

— Меня… не подпустят.

— К самому трону, конечно, нет. Но нам к самому и не нужно. Нам достаточно будет, если вы станете у подножия…

— А вы…

— А я, дорогая моя, — холодные губы коснулись Лизаветиной щеки. — У меня есть другие дела. Мне выжить надо, чтобы потом появиться и не допустить новой Смуты… полагаю, в подобных обстоятельствах меня примут с превеликим удовольствием.

Лизавета ощутила тычок в спину и сделала шаг.

Потом второй.

И…

Она не станет. Она… она развернется и уйдет, пусть с бомбой, которую, как она подозревала, ей не позволят снять, но уйдет… из зала.

Вот только шла она прямо к трону.

Медленно.

И все вокруг тоже стало вдруг медленным. Вот обернулась Одовецкая, о чем-то беседовавшая с молодым человеком крайне болезненной наружности. Вот резко, но все одно медленно, крутанулась Таровицкая, расправляя руки, и бледное сияние охватило пальцы.

А толстячок, стоящий за ее спиной, рот приоткрыл, будто в крике.

Не слушать их.

…у нее есть шанс.

…всего-то один.

Сопротивляться она не может? Не так? Не в мире этому? Зато если в другом, который всегда рядом…

Закрыть глаза, иначе у Лизаветы ничего не получится.

Вспомнить, чему Едэйне Заячья лапа учила.

Бьет бубен.

Дрожит земля. Мир здесь. Мир слышит. Мир боится. Он готов помочь Лизавете, но как? Белая поземка ластится к ногам. Холод? Это хорошо. Надо просто впустить его в себя.

Холода нет нужды бояться.

И Едэйне не только говорила, показывала, ступая по хрусткому насту босиком. Лизавета помнит, как и сама… страх свой первый, недоверие. И хруст. И лед, от которого пальцы, смазанные гусиным жиром, занемели.

И то, как провалилась она в ставший вдруг горячим снег.

…бубен.

Путь.

Рисованное кровью солнышко катится по небосводу, тревожа оленью упряжку. И вот уже летят они, несут на рогах мир… и Лизавету тоже.

Здесь все иначе.

Зыбко.

Сюда нет пути обыкновенным людям. Вот они. Остались вовне. Лизавета видит их. И Одовецкую, за чьей спиной, кровью привязанные, души выстроились. Ишь, злые какие, тянут руки, норовят ухватиться, если не за плечи, то хотя бы за краешек самый наряду.

Душ много.

И сил у них изрядно. Рано или поздно доберутся, тем паче право имеют на кровную месть. Откуда Лизавете известно? Она видит.