Елена Звездная - Сияние Черной звезды [litres]

Но, с другой стороны, вот он темный, который открыто говорит, что хочет меня, вот она я, едва ли одетая, без защиты и практически в его полной власти. И возникает прелюбопытный вопрос:

– А что, собственно, вас сейчас сдерживает?

Принц Ночного ужаса посмотрел на меня как-то странно, затем слегка прищурил глаза, словно что-то просчитывал, видимо, пришел к какому-то выводу, усмехнулся и произнес:

– Ты из другого мира.

– Насколько я могу судить, вас это не особо смущает, – с нескрываемым сарказмом сообщила я.

Темный усмехнулся, снова приблизил свое лицо к моему практически вплотную и прошептал:

– Меня это не смущает, Катриона, меня это пугает.

Улыбнувшись, укоризненно покачала головой, не скрывая, что не поверила ни единому слову, и едко заметила:

– Принц темных говорит о страхе… хм. Вы открываетесь с неожиданной стороны, Акьяр.

На откровенную издевку реакцией была… улыбка. Акьяр смотрел на меня с высоты своего роста, знаний собственной цивилизации, опыта, и… смотрел так, словно я ребенок, который вообще ничего не понимает. А затем губы его скользнули по щеке, к уху, и темный прошептал:

– Я боюсь тебя сломать, Катриона. Вот то единственное, что меня останавливает.

И он, вернувшись в прежнее положение, посмотрел мне в глаза.

Что ж, я ответила на его взгляд, но за багровыми глазами темного я видела другие – ледяные кристаллы глаз кесаря, а вот слова, пульсирующие в моем сознании были примерно такими же: «Я не хотел тебя сломать, нежная моя. Это единственная причина моей сдержанности».

И мой разум категорически не понимал этого выражения.

– Сломать – это идиома? – нервно спросила я.

Акьяр, глядя на меня с той же загадочной полуулыбкой, отрицательно покачал головой.

Помолчал несколько мгновений, а затем осторожно, старательно подбирая слова, попытался объяснить:

– Любовь для нас – это умноженная в сотни тысяч раз потребность обладать. Светлые разрывают все связи любимой женщины с семьей, темные… поступают жестче, но действуют скрытнее и в гораздо больший промежуток времени – наши женщины своевольны, приходится быть изобретательнее. Но… если в игру вмешиваются чувства, если страсть скользит по грани безумия, а запах любимой лишает контроля… – Кьяр хрипло прошептал какое-то ругательство и резко отстранился от меня, завершив уже совершенно спокойно: – Гораздо безопаснее держаться на расстоянии до тех пор, пока не начнешь контролировать желание полностью подчинить себе волю и личность любимой женщины. Видишь ли, сломанная игрушка в качестве любовницы – норма, но сломать ту, что становится важнее жизни… это убивает.

Я смотрела на Акьяра, высокого, широкоплечего, с черными как ночь волосами, собранными в низкий хвост, с лицом, которое можно было бы назвать прекраснейшим порождением этой самой ночи, и думала… думала исключительно об одном: «Они больные!»

«Да», – неожиданно отозвался мир.

«На всю голову», – добавила я.

Мир ничего не ответил, но я чувствовала, что он полностью согласен со мной.

«И они… похоронили Адраса…» – Это был даже не стон, это был внутренний немой, жуткий крик, разрывающий мое сердце… то, что от него осталось.

Сатарэн ответил шелестом бескрайнего моря трав Миграна, словно скорбел о смерти Адраса вместе со мной.

Я развернулась, роняя покрывало с плеч, посмотрела на стеклянный шар, в котором все так же клубился мрак, и прикоснулась ладонью к гладкой холодной поверхности. Я не могла смириться с гибелью Адраса, просто не могла, и в отчаянном порыве, прежде чем призвать воды Эхеи, прошептала:

– Прости меня.

Там, в шаре, среди клубящейся тьмы вновь вспыхнули алые прорези глаз. А затем внезапно из тьмы сформировалась рука и коснулась моей ладони с той стороны стекла.

– Адрас… – прошептала я, всем существом подавшись к шару.

– Катриона! Отойди! – раздался полный тревоги крик темного.

Но между ним и мной стеной встали воды Эхеи, да так, что по этой воде несколько ошарашенная перемещением проплыла серебристая рыбка, но я отметила ее лишь краем сознания – я смотрела на Мрак. С надеждой, которую боялась даже озвучить. С болью, которая никогда меня не покинет. С чувством бесконечной вины. С ощущением, которое оставалось неизменным:

– Ты нужен мне…

И от места, где наши ладони соприкасались, по всему шару пошли стремительные трещины.

– Катриона, это опасно! – разъяренно выкрикнул не способный приблизиться к нам Кьяр.

А мои пальцы уже сплеталась с пальцами проскользнувшего сквозь образовавшиеся щели Мрака, и от этого соприкосновения я почувствовала тепло и поддержку Адраса и ощутила его же объятия, когда меня с головой снова накрыла волна.

Меня вышвырнуло вновь на скалистый остров, но на этот раз падать было удобно и мягко – Мрак подхватил, уберегая от острых камней, от холода, от всего. И когда я, снова нахлебавшаяся воды, смогла говорить, тихо позвала:

– Адрас?

Мрак, сгустившись передо мной так, что в свете сияния звезд ночного неба я увидела фигуру, подобную человеческой, отрицательно покачал головой.

– Адрас действительно погиб? – не удержав всхлипа, спросила я.

Мрак кивнул.

А затем скользнул ко мне, окутывая, согревая, утешая и пытаясь поддержать. А я сидела, окончательно осознавая – я убила Адраса. Я просто убила Адраса. Я…

«Что это за место?» – мысленно спросила у мира.

«Острова свободных людей», – последовал ответ.

Я молча вытерла слезы, встала, повернулась, выискивая тропинку или в принципе какой-то путь наверх, обнаружила высеченные прямо в скале ступени и отправилась возглавлять свой народ.

Поднимаясь по ступеням, я вспоминала, о чем поведала бывшая любовница кесаря – Аджана. Девушка рассказала достаточно, так что представление об этих поселениях я имела. Девять Свободных островов, общая численность живущих тут пятьдесят тысяч человек. Если я правильно понимаю, я находилась на самом крупном из них, Грэне, а значит, стоит подняться, и должна быть видна крепостная стена, окружающая неофициальную столицу Свободных островов.

Она и показалась, едва я преодолела еще шесть ступенек. Стена была внушительной, метров семь в высоту, по верху шел широкий желоб с водами Эхеи, на самой стене горели яркие факелы, стражи располагались внизу – семеро у ворот и по одному через каждые тридцать метров.

Меня заметили сразу, но прежде чем успели вскинуть арбалеты, я холодно приказала:

– Стоять!

Повелительный тон, отрабатываемый годами с лучшими преподавателями по ораторскому мастерству, как нашего королевства, так и со всех уголков Прайды. И я вдруг осознала – учителей ко мне отправлял кесарь. Откровенно говоря, в пятнадцать лет моя жизнь изменилась настолько, что последующие года два думать я могла лишь над решением конкретных задач… и ни о чем больше. А вот сейчас почему-то вспомнилось.