Анна Замосковная - Волчица лунного князя

— Как? — Раздражённо сгоняю комаров с себя и, наклонившись вперёд, отмахиваю от губ Ламонта, у него и так на скуле и подбородке уже вспухают красные пятна, ему в этом плане совсем не везёт.

Поймав ладонь, он прижимается к ней спасёнными губами и шепчет:

— Выкинь их в Сумеречный мир.

Задумываюсь: если владеешь даром, это отличный способ. И, наверное, при желании можно из Сумеречного мира сюда комаров накидать, чтобы было побольше их и поменьше романтики…

Толкаю пяткой мокрый наглый нос. Очень надеюсь, что комары — не шутка Ариана.

— Я только-только осваиваю дар. — Опускаю взгляд на шашлыки. Сглатываю слюну. — Вряд ли получится.

Ламонт переплетает наши пальцы:

— Поверь в себя. Ты справишься. Ты не хуже предыдущих жриц, а любая жрица это умеет.

Он смотрит так уверенно, так ободряюще держит за руку, так в меня верит, что соглашаюсь попробовать. Надо же как-то спасаться от озверевших тварей.

Только через полчаса, ценой миллионов моих нервных клеток, убитых на неудачные попытки, получается изгнать кровососов на Землю. К этому времени шашлык остывает, и уже не до романтики. Да и Ламонта волдыри от укусов не красят, хотя он их не замечает.

А ведь это могло быть самое романтичное свидание в жизни. Если не считать полётов с Арианом… Нет, пожалуй, даже это прелестное место не сравнится с красотой Вселенной и умопомрачительными поцелуями в невесомости.

Воспоминание о них разжигает внутри меня пламя, его жар прокатывается по телу. Глаза Ламонта темнеют, ноздри трепещут. Ариан приподнимается под стулом. Напряжение расплёскивается в воздухе. Ламонт прижимается губами к моей ладони, целует запястье, тянет с него ткань, пытаясь освободить руку.

Страх колючками пробегает по сердцу, но томный взгляд Ламонта исподлобья, влажное тепло его языка на нежной, обострённо чувствительной коже, прикосновение меха Ариана к ноге, воспоминания о поцелуе, осознание, что оба зверя чувствуют отголоски проснувшегося во мне желания — всё это так остро, опасно будоражит. Дыхание перехватывает. Чувствую угрозу, но что-то звериное внутри меня жаждет этой опасности, жаждет увидеть сцепившихся хищников и принадлежать сильнейшему прямо сейчас, и рык Ариана и вторящий ему рык Ламонта только подстёгивают это пьянящее желание…

Выбравшись из-под стула, взъерошенный Ариан упирается лапами на стол и зло разглядывает Ламонта. Тот сжимает мою руку почти до боли.

— Жрица в полной безопасности, воин, — цедит-рычит Ламонт. — Убери лапы со стола. Исчезни.

По коже пробегают мурашки, сердце аж заходится — так неистово стучит. Смотрю то на оскаленные зубы Ариана и его вздыбленный загривок, то на застывшее злое лицо Ламонта. И в такт обезумевшему пульсу в голове бьётся мысль: «Неужели они подерутся? Неужели подерутся из-за меня? Из-за меня — ещё недавно обычной девушки, которую Михаил считал недостаточно привлекательной и ценной, чтобы предложить больше, чем роль любовницы?.. Невероятно!»

У Ариана дёргаются уши. Ламонт на миг отводит взгляд, но тут же вновь гневно уставляется на Ариана, а я… я хочу, чтобы Ариан напал, чтобы показал своё отношение ко мне, порвал соперника — если считает Ламонта таковым, если действительно хочет меня.

Треск кустов и топот отвлекают от кровожадных мыслей. По дорожке к нам мчится белая мокрая грязная волчица, у самого островка обращается в Катю и садится по-собачьи. Тяжело дыша, выдавливает:

— Вы чего меня оставили? Я же просила подождать.

Её раскрасневшееся лицо облеплено мокрыми волосами, грудь часто вздымается, но, несмотря на наготу и грязь, выглядит она совершенно невинно.

— Знаете, как трудно было вас догнать? — капризно жалуется она. — Я несколько раз чуть не теряла след. На воде очень трудно вынюхивать добычу, просто чудо, что запах так долго оставался чётким.

Ариан передёргивает шкурой, становится весь такой отстранённо-пренебрежительный, садится рядом со стулом.

— Ты вовремя, — ласково обращается он к Кате. — Еды полно, а эти двое не справятся.

— Ой, здорово. — Катя кидается к столику и поочерёдно снимает колпаки, выхватывает с блюд куски мяса, овощей, выпечки и закусывает кремовым пирожным. — Мм, вкуснятина.

Значит, она нас выискала по удивительно хорошо сохранившемуся запаху? А с помощью лунного дара не только комаров можно перекидывать, Ариан говорил, что может убрать следы запаха, если пожелает. Может, он и сохранить их способен?

Вместо того чтобы подраться, Ариан просто превращает свидание в фарс. Подло, но эффективно. Наверное, для правителя это привычный способ действия, — не всё же клыками решать, и манипулировать надо уметь, — но меня почему-то бесит неимоверно. Судя по выражению глаз Ламонта, его вмешательство посторонних тоже выводит из себя.

Я злюсь, Ламонт злится, Ариан спокоен, как удав. А Катя знай ест.

— Пироженки просто прелесть! Язык можно проглотить, — радостно сообщает она.

Следом за Катей является её потрёпанный путешествием по лесу жених. И хотя Ламонт совершенно нетактично отсылает их прочь, настроение безвозвратно испорчено. Ариан спокойно укладывается под стул. Но я знаю: он доволен, и это бесит.

Пообедав, мы в тяжком молчании возвращаемся в город. Иногда бросаю на Ариана взгляды: в выражении морды чувствуется улыбка.

Ещё и ужин приходится провести в волчьей компании: мать Ламонта вернулась из дальнего поселения и пожелала на меня посмотреть. Причём это пожелание исполняет буквально: сверлит взглядом так, что кусок в горло не лезет. И Ариану, похоже, нравится, что мне неуютно. Этакая партизанская война против собственных подданных. Бесит!

И бесит, что раздражение невозможно скрыть от волков: они принюхиваются, переглядываются. Ламонт, выводя меня на подлунную прогулку после ужина, тоже смотрит настороженно, не пытается взять за руку. Даже не видя Ариана, уверена — он доволен таким поворотом. Непроизвольно стискиваю кулаки.

— Что-нибудь случилось? — осторожно интересуется Ламонт и жестом показывает, что надо повернуть вправо.

Вдохнув и выдохнув несколько раз, приглаживаю волосы, тихо признаюсь:

— Устала от всего этого. Кажется, надо выспаться.

Ламонт робко улыбается:

— Да, конечно. Тогда нам сюда. — Теперь он указывает вправо. — Прости мою невнимательность, я ведь знаю, как потрясает новизна другого мира, но всё равно пытаюсь показать тебе как можно больше. А ведь важно не количество, важно качество.

Просовываю руку под его локоть, прижимаюсь, склоняю голову на голое плечо:

— Как хорошо, что ты меня понимаешь.

Поглаживая мои пальцы, Ламонт тихо продолжает:

— Тебе тяжело, но это необходимая жертва, ведь надо узнать семью будущего мужа.