Дж Андрижески - Чёрное на чёрном

— Ах, дитя, — сказал он мягче, лаская мои волосы. — Эта история такая длинная, что я не могу рассказать её сегодня. Просто знай, что я часто о тебе думал… очень, очень часто. Я с нетерпением ждал дня, когда смогу вновь тебя увидеть, когда мы сможем вновь стоять рядом…

Слезы мерцали в его бледных глазах, катясь по лицу, когда он вновь поцеловал меня в щеки. Он все ещё держал меня за руки, массируя мои пальцы и окидывая меня взглядом, улыбаясь сквозь слезы.

Даже теперь, когда я была взрослой, он был высоким.

Я полагала, что мои воспоминания об его росте исказились из-за того, что я сама была намного меньше, но он все ещё казался мне высоким. Не таким высоким, как Блэк, который наверняка был выше 198 см, но дядя Чарльз, казалось, был около 185–188 см.

Взглянув на его лицо, я вновь ощутила себя ребёнком.

— Что ты здесь делаешь? — мои слова звучали так же невнятно, как и все, что расплывалось перед моими глазами. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, все ещё прислоняясь к его ласкающим рукам и пальцам. — Почему ты вернулся сейчас, после всего…?

Затем до меня дошло кое-что ещё. Мой разум немного прояснился от этого тумана.

Блэк, думавший, что я приехала сюда из-за того, что он показал мне в этих файлах.

Блэк, хотевший, чтобы я осознала — мне безопасно приехать сюда, никто из этой группировки террористов и криминальных лордов даже не подумает причинить мне вред.

Блэк, нуждающийся в том, чтобы я лично спасла его.

Я вспомнила те файлы, надписи на фотографиях моих дядюшек, нацарапанные почерком Блэка. Я вспомнила, что он написал на фотографии дяди Чарльза.

В тот же промежуток между вздохами перед моими глазами пронеслось другое воспоминание, в этот раз — о моем отце. Ну, то есть о нас обоих, сидевших у костра на пляже, после целого дня плаванья на каяках по Тихоокеанскому Северо-Западу. Мы с сестрой пили горячий шоколад, жарили маршмеллоу и обжигали себе пальцы, стаскивая их с пальцев, чтобы сделать для взрослых смор. Мы обе гордо протянули готовый десерт одному из взрослых, затем вернулись к созданию следующего, больше восторгаясь процессом создания, нежели настоящим поеданием.

Мой отец и мать сидели на выброшенном на берег дереве, моя мама устроилась между ног отца, его руки скрылись в её волосах и массажировали её плечи. Мои дядюшки тоже были там, и две сестры мамы с несколькими мамиными кузинами.

Они пили кое-что намного крепче горячего шоколада.

Они передавали бутылку, рассказывая истории и шутки и смеясь.

Мы с Зои были единственными детьми, и нас скоро должны были отправить спать, тогда как взрослые не лягут ещё несколько часов. Тем временем нам поручили делать десерт, так что я только вполуха слушала, что они говорят, сосредоточившись на том, чтобы получить идеальную коричнево-чёрную корочку перед тем, как засунуть маршмеллоу между двумя крекерами и кусочком шоколада Hershey’s, который Зои держала наготове на бумажной тарелочке.

В какой-то момент я вспомнила голос отца, точно раскат грома заглушивший остальные смешки. Даже тогда, в возрасте лет семи, я понимала, что он уже слегка перебрал с алкоголем.

— …Тебя определённо правильно нарекли, — пошутил отец, обращаясь к дяде Чарльзу и качая головой. — Как ты вышел сухим из этого дерьма, серьёзно…? Я был бы уже мёртв.

Это шутки моего воображения, или при этих словах он издал тот щелкающий звук?

— … Ты даже получил правильный цвет глаз вдобавок ко всему остальному, — дразняще добавил мой папа. — Тебе стоит начать носить четырёхлистный клевер, просто чтобы поддразнить остальных…

— Чтобы дать тебе ещё одну причину насмехаться надо мной, брат? — сказал дядя Чарльз. — Нет уж, спасибо. Мне больше нравится думать, что я сам по себе даю тебе достаточно поводов для веселья…

Заметив, что я смотрю на него с той стороны костра, он подмигнул мне, слабо улыбаясь и поднося бутылку с алкоголем к губам. Он отпил большой глоток, затем передал бутылку маминой тёте. Одна из маминых кузин удобно устроилась у него между ног, положив голову на его бедро. Тогда я не думала об этом, но сейчас, в своём воспоминании я ясно видела её руку, поглаживавшую его икру под широкими штанами.

Мой папа снова расхохотался.

— Какая тебе разница? Вероятно, ты и это сумеешь обратить в свою выгоду… — он взглянул на меня, заметив, что я наблюдаю. — И прекрати развращать моих дочерей. Я уже вижу, что ты потихоньку начинаешь промывать им мозги.

— Не обеим, — дядя Чарльз ещё шире улыбнулся мне, снова подмигивая, в этот раз заговорщически. — Только одной из них, вероятно. Особенно огненной, если я не ошибаюсь…

— Оставь мою Мири в покое… — пожурил его мой папа, но голос все ещё звучал почти шутя. — Она может и не жить под твоей счастливой звездой, брат. Я бы хотел, чтобы она дожила до старости, если ты думаешь о том же…

— Она доживёт, — сказал дядя Чарльз, все ещё не отводя своих зелёных глаз от меня. — Это единственное, что я совершенно точно могу обещать тебе, брат… ничто не убьёт мою маленькую Мири. Я этого не допущу.

— Фаустус, — пробормотала я.

Звук собственного голоса выдернул меня из этого фильма прошлого.

Я вновь сфокусировалась на этих прекрасных, наполненных светом глазах, видя их сейчас, в настоящем, под резким белым светом вместо желтовато-оранжевого света пламени. Безупречного нефритового цвета молодой листвы, сейчас они оставались такими же изумительными, какими я помнила их с детства.

Понимание омыло меня, поднимая волну тошноты в животе.

— Фаустус на латыни значит «удача», — произнесла я.

Его улыбка вернулась, в этот раз более натужная, но он ничего не сказал.

Он даже не кивнул, чтобы подтвердить мои слова.

Я видела, как его выражение становится серьёзным, пока он продолжал наблюдать за моим лицом. Я буквально чувствовала, как он хочет, чтобы я сложила частицы воедино, чтобы все предстало цельной картиной. Я чувствовала, как он хочет, чтобы я это приняла.

Приняла его, возможно.

— Ты — Счастливчик, — сказала я. — Ты Счастливчик Люцифер.

Я едва не задохнулась от этих слов.

— Давай пройдём куда-нибудь, где мы сможем поговорить, — сказал он, вновь сжимая мои руки. Он взглянул на Ника и Энджел — не совсем равнодушно, но определённо с некоторым пренебрежением. — … Наедине, — добавил он тише, на мгновение прислонившись своим лбом к моему. — Потом ты можешь решить, что скажешь своим друзьям, но я думаю, что сначала мы должны поговорить наедине, Мириам.

Я кивнула, чувствуя, как эта теснота в груди усиливается.

Я неохотно взглянула на Энджел и Ника, затем на стоявших там четверых видящих, чьи лица все ещё не несли никакого выражения. На красноглазого я смотрела дольше всего.