Екатерина Гичко - Тяжесть слова

Сам Аршавеше сидел рядом. Он не пытался меня обнять, но расстояние между нами было всего в несколько сантиметров. В комнате также присутствовала наагаришейя Амарлиша. Наагасах Риалаш уполз одеваться и разбираться с гостями.　

— Ха-ха, ты не представляешь, какой довольной была мама, когда ты Бошра столом вырубила, — довольно вещала наагаришейя. — Он когда-то ее сильно подставил и отдал в руки наагашейда. Она тогда с отцом не очень ладила. Зато как отец был доволен, когда получил от него такой подарочек. Поэтому он этому прилипале и благоволит, за былые заслуги.　

Я скривилась. Интересно, наагашейд на меня сильно разозлится, раз он благоволит этому нагу. Наагаришейя словно прочитала мои мысли.　

— Папа на тебя сердиться не будет, — поспешила заверить она. — Он считает, что если ты пропустил удар, то это только твоя вина и слабость. А в его дочь ты зачем чайник запустила?　

Я смутилась.　

— Мне показалось, что она только играет испуг, а сама приближается к Арш… к наагасаху, — мстительно исправилась я, — чтобы нанести удар в спину. И я решила ее отогнать.　

Наагаришейя почему-то рассмеялась.　

— Бедняжка!　

Действительно бедняжка. Эта нагиня, похоже, правда растерялась, вот и металась из стороны в сторону. А я ее чайником! Ей, наверное, так обидно. Ни за что, ни про что прилетело! Тут дверь отворилась, и на пороге показался Вайриш.　

— Дамы, это не ваше? — он крутил в пальцах что-то кружевное и золотистое.　

Меня словно молнией прошибло. Я вскочила, метнулась к нему, чуть не потеряв плед, и с шипением вырвала свои панталончики из его ладони. Он вообще нормальный? Зачем он их взял? Я испытывала бешенство пополам со стыдом.　

— Ты что шел по коридору и ими размахивал? — взбешенно спросила я, наплевав на вежливость и этикет.　

— И? — с вызовом протянул Вайриш. — Расслабься, на них не написано, чьи они.　

И выполз за дверь. Гаденышшш! Я не выдержала и, подскочив к створке, прокричала ему в след:　

— Прииидуурок!　

И оглушительно хлопнула дверью. Наагаришейя Амарлиша удивленно смотрела на меня. Аршавеше же смотрел с самым благожелательным видом, словно говоря: "Дорогая, делай, что хочешь. Я верю в то, что ты права". Подлиза черноглазая. Я была так зла, что швырнула злосчастные панталоны на пол и от души потопталась на них.　

— Полегчало? — с искренним интересом спросила наагаришейя.　

— Нет, — честно ответила я. — Мне так перед той девушкой стыдно, в которую я чайником запустила. Я же ее ни за что обидела. Надо перед ней извиниться, — решила я. — А как ее зовут?　

— Донгеша, — ответила наагаришейя Амарлиша.　

Я, уже было двинувшаяся в сторону выхода из комнаты прямо в пледе, остановилась и покачнулась. Донгеша… Знакомое имя. Внутри заворочалось что-то нехорошее.　

— А она сильно обиделась? — осторожненько поинтересовалась я.　

— Ну… не знаю… — задумчиво протянула наагаришейя. — А что такое?　

Словами не передать, как я себя паршиво ощущала, но, боги свидетели, сил переступить через себя не было. Я не знала эту Донгешу, но почему-то уже недолюбливала. Особенно, как вспомню, как она на наагасаха смотрела. Последней гадостью себя ощущала, но все же произнесла:　

— Как-то нехорошо я себя чувствую… подташнивает что-то.　

За спиной тут же оказался обеспокоенный наагасах. Я почувствовала себя еще гаже из-за своего вранья.　

— Переволновалась, прилечь тебе надо, — решила наагаришейя. — Перед Донгешой сама извинюсь. Скажу, что тебе плохо стало.　

Наагасах молча поднял меня на руки и пополз в сторону спальни. Я спрятала лицо в складках пледа. Не хотелось, чтобы на меня глазели другие наги. Вдруг с кем- нибудь в коридоре столкнемся. Уже в полумраке спальни я не выдержала мук совести и тихо призналась Аршавеше:　

— Я соврала. На самом деле я себя нормально чувствую.　

Рука, которая гладила мою голову, замерла. Я сжалась, мучительно ожидая его реакции.　

— Почему? — только и спросил он.　

— Я сама не знаю, — слегка заикаясь, произнесла я. — Мне эта Донгеша не нравится почему-то… Хотя я ее совсем не знаю, — на мгновение умолкла, а затем выпалила, решив, что уж лучше пусть знает, чем таскать такое на душе: — Помните… помнишь, я говорила, что приму и жену, и любовницу, и… кого угодно? Так вот! Я…ну… мне… — я замолчала, а почти зло выдала: — Поменялось что-то! Мне теперь сама мысль не нравится, что кто-то еще может с тобой быть. Я знаю, что это неправильно с моей стороны. Я обещала совсем другое, а теперь так себя веду. Но я попробую взять себя в руки! И… Ты чего?　

Наагасах трясся от смеха, а затем расхохотался в голос. Я тут чуть не плачу, разрываясь между своими обещаниями, данными ему, и какими-то странными неприятными чувствами, а он смеется.　

— Дурочка! — наконец с чувством протянул он. — Малолетняя.　

Я удивилась, отметив, что за малолетнюю на него можно обидеться, но только и спросила:　

— Почему?　

— Краса моя, — самым хитрым тоном произнес он, — своего мужа ты можешь ревновать столько, сколько хочешь.　

— Я ревную? — удивилась я.　

— Да, и мне это очень приятно, — наагасах расплылся в улыбке.　

— Мне неприятно! — возмутилась я. — Это очень неспокойное чувство.　

Наагасах ненадолго замолчал, а затем вдруг предложил:　

— Представь Донгешу.　

— Ну, — угрюмо протянула я, представив почему-то очертания ее сосков, проглядывающих сквозь ткань.　

— А теперь подумай, что она глупая, самонадеянная, а я таких не люблю. Так что ничего ей со мной не светит.　

— А я умная, да? — с сарказмом спросила я.　

— Ты честная, — не стал мне льстить Аршавеше. — А Донгеша… У нас в семье ею пугают всех неженатых мужчин. Она мечтает стать наагасахиа, поэтому отказала очень достойным нагам, которые делали ей предложения о замужестве. Очень честолюбивая девушка, но не очень умная. Умная бы уже своего добилась. Ей же за четыреста лет перевалило, она почти в два раза меня старше.　

Я удивленно посмотрела на него. А я-то все думала, что же это любитель нагинь Риалаш так стремительно уползает от такой хвостатой красотки, которая еще и благосклонна к нему. Его-то нагини вниманием не балуют.　

— Значит, ревную, — смирилась я.　

— Как-то ты это спокойно приняла, — через несколько минут заметил Аршавеше.　

Я поудобнее устроилась на подушке и завернулась в плед. Искать одеяло было лень.　

— Я буду с этим бороться, — пояснила я свое спокойствие. — Когда знаешь и принимаешь свой недостаток, с ним легче бороться.　

— Мне это не очень нравится, — недовольно заметил наагасах. — По-моему, ревность в твоем случае — это достоинство. Так я хоть понимаю, что небезразличен тебе.　

Я повернулась к нему.　

— Но ведь когда-нибудь твой интерес ко мне пройдет, — заметила я, — ты захочешь другую женщину. А я обещала, что приму ее. Но сейчас, в этом состоянии, я не хочу этого делать. Поэтому мне нужно бороться с этим.