Анна Замосковная - Соблазнение строптивого (СИ)

Из конюшни выглянул пунцовый старик и рявкнул:

— Жимка! Сюда!

И мерин припустил! Прямо даже резво так добежал и вернулся в конюшню. Тёмный стоял, прислонившись к стойлу, и почёсывал белого кусачего Эсинова коня под подбородком. От удивления приоткрыла рот.

— Слезай, — буркнул конюх и стал спешно расстёгивать подпругу. — Сумки снимай.

Едва успела спрыгнуть, прежде чем седло съехало набок. Парнишка подхватил пожитки, конюх — седло, и потопал вдоль стойл. Когда зашёл к мышастому скакуну, рот у меня открылся ещё шире.

«Мне Резвого дадут?» — закрыла рот. Выдохнула.

Конечно, Резвый не лучший конь ордена, но очень хороший, на нём Мав ездила, когда её кобыла занималась продолжением рода.

Беспрестанно бормоча, конюх оседлал Резвого и подвёл, глядя на меня с откровенной ненавистью. Носильщик помог закрепить седельные сумки. Тёмный с видом победителя (каковым и являлся) покинул конюшню.

Я нагнала его за воротами. Тёмный собирал длинные пряди в хвост:

— Тебе надо научиться решать проблемы не через постель, — он стянул волосы кожаным шнурком.

Раздражение захлестнуло меня:

— Тебе надо научиться вести себя…

— Как?

— Не так раздражающе.

Мимо с грохотом пронёсся экипаж. Тёмный похлопал по шее вьючного серого, затем яблочного, отвязал его, легко вскочил в седло и дал шенкелей. Я тоже.

Мы влились в поток всадников и повозок. Так началось моё первое выездное задание с тёмным, и оно мне уже не нравилось.

Ножной браслет тёр и оттягивал лодыжку.

Глава 5

Цокот, скрип, голоса… Лавируя в толпе (и кто придумал уезжать в базарный день, когда на улице не протолкнуться?), мы явно направлялись к круглой башне Гранографа. Серый сорокаэтажный конус с трепещущими жёлтыми флагами гордо вздымал круглую хрустальную вершину над трёх-и четырёхэтажными домами торгового квартала.

То и дело кто-нибудь ругался.

— Вот только не говори! — я приподнялась в стременах. — Что вы не догадались проложить маршрут накануне!

Мы въехали в тень Гранографа. Тёмный полуобернулся и перекричал гвалт:

— Проложили! Но ночью были магические колебания, лучше уточнить, не повлияли ли они на смещения!

— О! — дёрнула ногой. — Мог бы без меня уточнить! Лучше бы дал мне выспаться!

Тёмный отвернулся. Сложила руки на груди: работать под прикрытием мне решительно не нравилось — магам уступали бы дорогу, и никто не пихал бы наших коней.

Наконец протиснулись к широкому каменному крыльцу перед дверями на уровне второго этажа. Конечно, тут была очередь, но тёмный свернул вбок, проехал вдоль башни шагов тридцать. Спешившись, всучил мне поводья своего коня.

— Я сейчас.

Прежде, чем успела что-то сказать, тёмный исчез в стене башни.

Кстати, отличный способ избежать очереди.

«А не сбежать ли мне с деньгами и пожитками тёмного?»

Вдоль спины побежали мурашки, раздражение и усталость сменились воодушевлением: прекрасная идея! Погулять месяцок, потом явиться к Эсину с повинной…

Не долго думая, развернула Резвого и, посмеиваясь, потянула за собой коняшек тёмного. Посмеиваясь и закусывая губу, чтобы не расхохотаться, я поддавала Резвому шенкелей, протискивалась между телегами и повозками. В спину мне неслась отборная брань, но это мелочи.

Главное, тёмного я всё же уделала.

Представляю, он вылезет из стены, а меня уже и след простыл! Глазищи свои оранжевые вылупит, бегать начнёт, выспрашивать, а в такой толпе свидетелей не найти.

Но самое приятное — когда тёмные Эсину будут докладывать, что они меня упустили.

Вот тогда он отомстит за все шутки над нами.

Может, вернуться к нему, попросить разрешения подглядывать, когда он тёмных костерить начнёт?..

— Нам в розовые ворота! — послышалось сзади.

Меня будто холодной водой окатили, счастливая улыбка сползла с лица. Медленно обернулась: тёмный ехал на своём коне, а в скрещенных на груди руках был конверт с серо-жёлтым штампом Гранографа.

— И да, спасибо, что поторопилась. — Тёмный улыбнулся. — Так хочется скорее из этой толчеи выехать.

Скотина. Одно слово — тёмный.

Придержала Резвого: пусть сам теперь впереди едет и людей расталкивает, а то устроился… Выпустила повод тёмного и тоже сложила руки на груди. Демонстративно отвернулась, когда он поравнялся со мной и выехал вперёд. Потом пришлось посмотреть на широкую спину, вдоль позвоночника разделённую длинным чёрным хвостом.

Может, свернуть на ближайшем перекрёстке и дать дёру?

Тёмный обернулся:

— Ты, конечно, можешь попытаться сбежать, но я тебя поймаю и в нужную сторону повезу. Только учти, если не выедем из города в течение часа, потом придётся делать большой крюк, чтобы не попасть в грань.

Стиснула зубы.

Слушаться тёмного не хотелось, но трястись объездными путями тоже. Тяжко вздохнув, покрепче ухватила поводья и припустила коня.

Оглянувшись, я уже не увидела розовых ворот Самрана, только верхушка Гранографа мерцала на солнце, а кругом — поля, леса. И широкий, мощёный камнями тракт под копытами коней. Поток торговцев в город иссякал, обратно они ещё не потянулись, так что с тёмным мы ехали вдвоём.

Я стоически молчала, хотя, видит Свет, молчание — не моя добродетель.

В очередной раз накрыла ладонью основание шеи и помассировала укус. Мы проезжали мимо густых кустов на границе лесочка, земля под ними выглядела мягкой из-за мха — прекрасное место для уединения, но сейчас я бы скорее удавилась, чем легла с этим невыносимым тёмным.

Он тоже молчал.

Не смотрел на мою грудь, красиво колыхавшуюся в расстёгнутом вороте куртки при каждом шаге Резвого.

Не пытался меня потрогать.

И хотя обычно я легко угадывала желания мужчин, этого понять не могла.

Но самое плохое — он молчал.

Я не привыкла молчать.

Не привыкла к равнодушию.

Даже те, кто меня ненавидел, на меня реагировали, а этот ехал так, словно меня нет.

Ну как так можно?

Покосилась на него: он расслабленно качался в седле, смотрел перед собой. И ведь красивый, гад! Ветер играл выбившимися из хвоста прядями.

А какая у тёмного гладкая кожа…

«Хватит!» — Отвернулась.

Только злость и помогала не уснуть прямо в седле.

Вновь потёрла основание шеи.

— Что у тебя там?

Вздрогнула, затем изобразила нарочитое удивление:

— Надо же, заговорил. А я думала, со статуей еду.

— Если хотела поговорить — так бы и сказала.

— Не хотела.

— Тогда почему столько обиды в голосе? — и не понятно, издевается или впрямь недоумевает.

В месте укуса стало подёргивать. Только воспаления не хватало!

— Давай остановимся и посмотрим, — тёмный кивнул на кустики с моховой подстилкой. — У меня аптечка есть.

Мужчина, кивающий на кустики, ассоциировался у меня с конкретными последствиями. Но взгляд тёмного был кристально чист, без малейшего намёка ну мутную поволоку возбуждения, и смотрел тёмный в лицо, а не на грудь, что совершенно нетипично.