Анна Замосковная - Иномирянка для министра

Как бы я хотел оказаться сейчас в императорском дворце и обсудить это всё, но я должен скорее уничтожить похитителей магии и их опасные знания, чтобы никто не смог повторить их страшный опыт. Из-за них мы и так лишились уже двух магических родов: Какики и Индели уже этим утром, когда шли по следу. Какой самонадеянной была моя уверенность, что мы в безопасности и просто гоним затравленного зверя.

Виски заломило, я подавил желание растереть их.

Лавентин думал о своём, и его взгляд сохранял кристальную чистоту и невинность. И это после всего, что он сегодня видел во время сражения с частью преступников. Вот уж у кого со сном проблем не будет.

Вспомнилась его химера. Перед уходом, проверив её магическое воздействие, я убедился, что это она усыпила меня и сберегла сон. Я смотрел на Лавентина, и всё больше казалось, что его научная увлечённость с оттенком безумия, его часто декларируемая неспособность понимать сложности людей – маска.

Ему было десять, когда он подарил химеру. Вручил как замену моему согру, но вложил в неё способность отгонять кошмары. Ему хватило двух дней, когда мы с дядей Веронием гостили в их загородном доме, чтобы заметить мои проблемы со сном. Ведь хватило ума очень деликатно, незаметно предложить помощь. И не спросить о результате. Слишком чутко для того, кто якобы не понимает людей.

Как жаль, что я побоялся оживить химеру, а потом забыл об этом подарке. Сколько ночей сна она могла бы мне подарить… И как хорошо, что Лена её нашла.

Лавентин вздохнул о чём-то своём. И я вдруг испытал острую, щемящую сердце благодарность за то, что он не укорил меня за убийства во время задержания похитителей магии, будто не заметил, что я сделал. Иногда это так удобно – не понимать очевидного, не видеть.

Жаль, с ним нельзя поговорить об угрозе длорам как с длором, а не как с учёным, восторженно относящимся ко всему новому и необычному.

Я осторожно сжал браслет – символ власти над магией рода, которая сейчас так резво шевелилась внутри и жаждала убивать. Но мне больше нравилось думать, что она рвётся защищать то, что мне дорого – мой несовершенный, но такой привычный мир.

Ещё одно сражение ради Алверии ждёт впереди. Даже больше, чем ради страны: за всё наше общество.

***

Даже к вечеру известий от Раввера не появилось. Лишь вспышки тепла и черноты на браслете говорили о том, что сегодня его работа выходила за привычное мне понимание функций министра внутренних дел.

Перебравшись на чердак, я в ожидании возвращения Раввера смотрела на горизонт со спрятавшейся за ним столицей, на сад, на охранявших дом патрульных.

Страшно было подумать, что Раввер не вернётся. Но и не бояться этого невозможно. Я не выпускала из руки браслет, гладила трещину, и казалось, она потихоньку расширяется. Возможно, это мерещилось от волнения, а может с Раввером действительно что-то не так.

Этот волшебный мир оказался вовсе не прекрасным, а тревожным, полным интриг и опасностей. Сердце болело, в груди всё стыло, и до крика хотелось, чтобы Раввер наконец вернулся.

Вцепившись в подоконник, я пыталась успокоиться, пыталась не закричать.

– Хозяин возвращается, – совсем рядом прозвучал голос Саранды.

Я распахнула глаза: к крыльцу подъезжал кэб. Меня охватила дрожь, сердце безумно колотилось, я притиснулась к холодному стеклу.

Дверца кэба отворилась. Ветер хлестнул Раввера, разметав длинные чёрные пряди, он тяжёлой поступью двинулся к крыльцу, исчез из виду.

Я рванулась вниз. Бегом-бегом, хватаясь за перила, боясь чего-то непонятного, неведомого. Носик фигурной тапочки, больше похожей на туфлю, зацепился за край ступени. Я рухнула вниз, но лестница вспучилась огромной подушкой, поймала в свои объятия, поставила, и я, выдохнув, с бешено колотившимся сердцем побежала дальше.

Раввер стоял с закрытыми глазами, прислонившись к двери. С истошным писком забытая на чердаке химера пролетела над моей головой, плюхнулась на пол, проехалась по паркету и, оскалзываясь на нём, рванулась к Равверу.

Он открыл глаза, устало отмахнулся, но химера в прыжке растопырила крылья и облепила его грудь. Это моё место. Я прибавила шаг, но чем ближе к Равверу, тем более неловко себя ощущала.

Хотелось броситься ему на грудь, как это сделала химера, но…

Я подошла вплотную. Раввер был бледен, во взгляде появилось что-то странное, радужка как будто расширилась. От него… исходила холодная жестокая сила. Она ласкала браслет и отзывалась трепетом в моей груди, заменяя чувство сострадания терпким, пьянящим желанием.

Это были, наверное, игры чар. Но меня интересовал человек, пропитанный ими, смотревший на меня так странно, словно ждал удара. Уставший человек, у которого был слишком тяжёлый день.

Положив ладони на его напряжённые плечи, я ласково спросила:

– Расскажешь, что случилось?

Раввер медленно провёл пальцами по лбу:

– Да, я сейчас всё расскажу. – Его взгляд жёг и умолял. – Мне надо с кем-нибудь поговорить.

– Я всегда готова тебя выслушать.

Он прикрыл глаза и сжал мои ладони.

Горячая ванна вернула бледному лицу Раввера нормальный цвет. Устроившая за его затылком химера почти сливалась с чёрными волосами, кончики которых веером расплылись по поверхности воды.

Интуитивно я чувствовала, что желание залезть в ванную и прижаться к Равверу сейчас лишнее и на манер психологов из некоторых американских фильмов села ближе к изголовью, чтобы Раввер при желании мог на меня не смотреть.

И он не смотрел, уставившись остекленевшим взглядом в стену. Возможно, пока мы спускались сюда, он передумал делиться со мной переживаниями.

Раввер закрыл глаза и отклонил голову, практически ложась на вполне довольную этим химеру. Погладил освобождённую от подвязки, зафиксированную шиной руку.

– Считается, что в очень тяжёлые времена создатель нашего мира даровал магию лучшим из лучших, самым достойным, чтобы они и их предки управляли простыми смертными, и так появились длоры. С тех пор не только правители, но и все высокопоставленные чиновники, да и просто чиновники высокого ранга, могут набираться только из числа длоров. Вроде как у всех нас особый дар управления, хотя на практике… – Раввер тяжко вздохнул. – Идиотов много. Алчных. Слишком высокомерных. Ленивых.

И такое разочарование в голосе… На Земле тоже раньше верили в богоизбранность монархов, в священное происхождение некоторых аристократических семей. Да что там, любой маломальский правитель жаждал приурочить своё появление или начало правления к небесному божественному знамению. Падать им потом было больно.

– Может, имеет смысл допустить к управлению обычных людей? – предположила я.