Марина Ефиминюк - Бесстрашная

На информационном щите уже висел огромный портрет Лукаса с подписью «Разыскивается преступник». При взгляде в знакомое лицо на глаза навернулись слезы.

— Нима Войнич! — вдруг позвали меня, когда я собралась спрятаться в подворотню, забиться куда-нибудь в стенную нишу и от души порыдать.

Оглянувшись, я обнаружила торопившуюся в мою сторону девушку-новичка из «Уличных хроник».

— Можно мне автограф? — Она протянула бумажку.

— Сегодня я как-то не в настроении что-то подписывать, — призналась я.

— Хотела бы я повторить ваш путь, — заявила девица, смирившись с тем, что уйдет несолоно нахлебавшись.

— Ох, не накаркай, голубушка, — пробормотала я и добавила: — Ты спрашивала, как стать знаменитой газетчицей?

Девчонка неуверенно кивнула.

— Так вот, самое главное правило — не бить шефа в лицо, даже когда очень хочется.

— А куда тогда бить?

— Вообще не бить, — категорично отсоветовала я. — Так можно со службы вылететь.

— Так за это из конторы выставляют?! — воскликнула она с такой миной, словно услышала божественное откровение, и у меня вырвался истеричный смешок.

Некоторое время, пока не приехал омнибус, девица стояла рядом со мной. Конфузилась неловким молчанием, но уйти отчего-то не решалась. Когда я усаживалась в карету, она мило помахала мне рукой, словно провожала на вокзале подружку.

Стоило мне забраться в дальний темный угол салона, подальше от окон и немногочисленных пассажиров, старавшихся сесть поближе к выходу, я беззвучно разревелась от отчаянья.

Напротив аптекарского двора стояла темная карета с гербом стражьего предела на двери. Издали заметив недобрых гостей, с фальшиво-растерянным видом я развернулась и, пока дознаватели меня не засекли, направилась в обратную сторону, к омнибусной станции.

— Катарина! — донесся до меня приглушенный женский голос. В одном из узких проулочков, где было невозможно разъехаться двум каретам, а между балконами, над головами прохожих на веревках сушилось белье, стоял нарядный белый экипаж. Отодвинув золотистую занавеску, из салона мне махала рукой Жулита, прикрывавшая лицо веером из пушистых перьев.

— Катарина, быстрее же!

Оглянувшись через плечо — не заметили ли меня стражи, я нырнула к карете и юркнула в салон. Актерка немедленно задернула занавеску и крикнула кучеру:

— Трогайся!

Мы не произносили ни слова, пока не выехали из Кривого переулка на суматошную омнибусную площадь.

— Я с утра тебя поджидала, — призналась Жулита. — Как только увидела ту писульку мерзотную, так и приехала. Спрячешься пока у меня. Ко мне стражи точно не сунутся.

Мы встретились глазами.

— Можешь не благодарить. — Она передернула плечами. — Я помогаю тебе вовсе не по дружбе и даже не из чувства солидарности. Просто ненавижу ходить в должницах.

В карете повисла долгая пауза, заполненная стуком каретных колес по мостовой, шумом говорливого многоголосого города.

— Спасибо, — произнесла я.

— Не за что. Городская башня — ужасное место… — Она помолчала и добавила: — Хотя ты об этом знаешь лучше меня.

Деликатной назвать Жулиту не поворачивался язык.

Немного сдвинув занавеску, через щелку актерка изучала улицы за окошком.

— Я надеюсь, что ты не плакала на публике? — проворчала она. — Лить слезы на людях последнее дело.

Видимо, после истеричных рыданий в омнибусе, когда из-за доносившихся сзади всхлипов весь салон боялся пошевелиться, у меня опухли и покраснели глаза.

— Мое сердце разрывается, когда я вижу, как ты ломаешься, — тихо добавила Жулита и, вдруг всхлипнув, раскрыла веер…

Лукас появился, когда на улице смеркалось и небо над Королевским холмом насытилось свинцовыми оттенками. Завернувшись в вязаную шаль, я открыла окно и разглядывала пустой двор, надеясь засечь неуловимого ночного посыльного. Однако он проник тихо и незаметно. Присутствие возлюбленного выдал сквозняк, ударивший в лицо и раздувший занавеску, когда он открыл дверь в спальню.

Я обернулась, а он уже находился совсем близко. Крепко прижал к груди, поцеловал в губы.

— Ты в порядке? — спросила я и словно со стороны услышала в своем голосе едва сдерживаемые слезы.

— Нет. — Он покачал головой. — Они пытаются выставить тебя соучастницей, так что я не в порядке.

— На самом деле я кое-что придумала. — Я с тревогой заглянула любимому в хмурое лицо. — Мы должны бежать.

— Бежать? — отстраняясь от меня, повторил он, словно попробовал слово и остался совершенно недоволен вкусом.

— Я много думала над побегом. Все нормально, Лукас. В мире тысячи мест, где нас никто не знает. Убежим вместе.

— Ты готова прятаться всю жизнь? — В его голосе зазвучал лед.

— Но…

— Ты готова бросить отца? Отказаться от ремесла, которое любишь?

— Почему ты все переворачиваешь? — разозлилась я и принялась нервически ходить по комнате, страстно грызя ноготь на большом пальце руки.

— Ты совершенно не разбираешься в мужиках, Катарина, — невпопад заявил он.

— Что ты имеешь в виду?

— Какой нормальный мужчина захочет, чтобы его женщина жила в изгнании, как преступница?

От справедливого замечания у меня споткнулось сердце и не нашлось ни одного достойного ответа. Оплакивая жизнь, которую мне пришлось бы оставить позади, я вдохновенно жалела себя, но мне даже не пришло в голову подумать о побеге с точки зрения Лукаса, никогда не уходившего от проблем.

— И что нам делать?

— Сохранять спокойствие.

Он мягко улыбнулся, чем заработал почти осуждающий взгляд — меня охватывало отчаяние, а у него хватало сил, чтобы шутить.

— Сегодня я виделся с королевским послом, — объявил Лукас.

— Ты ходил к Патрику Стомме? — не поверила я собственным ушам.

— Он замнет историю, если я соглашусь работать на него.

— Ты ведь не согласился? — с нажимом уточнила я. — Патрик — отвратительное подобие человека…

— Я согласился, — перебил меня Лукас. — Он очистит имя Яна при одном условии.

— Он еще умудряется ставить условия?

— Он хочет, чтобы я избавился от его младшего брата. Ему неважно, случится ли с Кастаном несчастный случай или это будет выглядеть как заказное убийство.

Я почувствовала, как у меня вытягивается лицо. На одну проклятую секунду в моей голове зазвучали голоса чужих людей, хором повторявших, как опасен ночной посыльный, выполняющий приказы тех, кто больше платит. Сейчас на чашах весов лежали две жизни, его и Кастана Стоммы. Выбор казался очевидным.

— И как ты собираешься поступить? — едва шевеля языком, спросила я. — Он обещал денег за смерть Кастана?

— Он обещал, что прекратит тебя преследовать.

— И ради этого стоит превращаться в убийцу?

— Безусловно. — Он жал мои плечи большими теплыми руками, заставляя чувствовать себя маленькой и очень хрупкой, как стеклянная статуэтка. — Нима газетчица в отставке, как вы относитесь к смерти под вспышками гравиратов?