Тахера Мафи - Разрушь меня

В отдалении вижу металлические кубы, стоящие неподалеку друг от друга: огороженные убежища гражданских, завернутых в многочисленные слои одежды, чтобы хоть как-то защититься от холода. Мать, держащая маленького ребенка за руку. Солдаты, стоящие вокруг них, неподвижные, словно статуи, с винтовками наготове, готовые выстрелить в любую секунду. Кучи, кучи, кучи мусора, опасные куски железа и стали, сверкающие на земле. Одинокие деревья, качающиеся на ветру.

Руки Адама обвивают мою талию.

Его губы прямо напротив моего уха, и он ничего не говорит, но я таю до тех пор, пока не становлюсь похожей на горячее масло, стекающее с его тела. Я хочу впитать в себя этот момент.

Я позволяю глазам закрыться на правду, находящуюся сразу за окном. Лишь ненадолго.

Адам делает глубокий вдох и притягивает меня еще ближе. Я растаиваю в форму его силуэта; его руки сжимаются на моей талии, и его щека прижимается к моему затылку.

— Просто невероятно ощущать тебя так близко.

Я пытаюсь рассмеяться, но, кажется, забыла, как это делается.

— Не думала, что когда-нибудь услышу эти слова.

Адам разворачивает меня лицом к себе, и я вдруг смотрю и не смотрю на его лицо, меня словно лижет миллион языков пламени, и еще миллион я словно проглотила. Он смотрит на меня так, словно никогда до этого не видел. Я хочу умыть свою душу в бездонной голубизне его глаз.

Он прислоняется своим лбом к моему, а наши губы все еще недостаточно близко. Он шепчет:

— Ты как? — и я хочу расцеловать каждый прекрасный удар его сердца.

« Ты как? » — два слова, которые никто никогда у меня не спрашивал.

— Я хочу выбраться отсюда. — Это все, о чем я могу думать.

Он прижимает меня к своей груди, и я восхищаюсь силой, великолепием, чудом такого простого движения. Он ощущается как сама сила, заключенная в шести футах роста.

Все бабочки мира мигрируют в мой живот.

— Джульетта.

Я отодвигаюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Ты серьезно насчет того, чтобы покинуть это место? — спрашивает он меня. Его пальцы скользят по моей щеке. Он убирает выбившуюся прядь волос мне за ухо. — Ты понимаешь всю рискованность этого мероприятия?

Я делаю глубокий вдох. Я знаю, что здесь единственный риск — смерть.

— Да.

Он кивает. Опускает взгляд и понижает голос.

— Все войска мобилизуют для какого-то рода атаки. В последнее время было много волнений среди групп, которые раньше отмалчивались, и наша задача — подавить сопротивление.

Я думаю, они хотят, чтобы эта атака стала последней, — тихо добавляет он. — Происходит что-то очень масштабное, и я не уверен, что это; по крайней мере, пока. Но что бы это ни было, мы должны быть готовы отправиться тогда же, когда и они.

Я застываю.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда войска будут готовы выдвинуться, мы с тобой должны быть готовы бежать. Это единственный способ выбраться, который даст нам время исчезнуть. Все будут слишком сфокусированы на атаке — это даст нам немного времени, прежде чем они заметят, что нас нет, или соберут достаточно людей, чтобы отправить на наши поиски.

— Но… ты имеешь в виду… что пойдешь со мной?.. Ты готов сделать это ради меня?

Он улыбается крохотной улыбкой. Его губы дергаются, словно он пытается не засмеяться.

Его глаза смягчаются, пока он смотрит в мои глаза.

— Существует очень мало того, что я не сделал бы ради тебя.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, прикасаясь кончиками пальцев к его груди, представляя контуры птицы, бороздящей его кожу, и я задаю единственный вопрос, который пугает меня больше всего:

— Почему?

— Что ты имеешь в виду? — Он отступает на шаг назад.

— Почему, Адам? Почему тебя это волнует? Почему ты хочешь мне помочь? Я не понимаю… я не знаю, зачем тебе так рисковать своей жизнью…

Но затем его руки оказываются вокруг моей талии, и он прижимает меня так сильно, его губы возле моего уха, и он шепчет мое имя один раз, второй, а я и не знала, что могу воспламениться так быстро. Его губы улыбаются, прижимаясь к моей коже.

— Не знаешь?

Я ничего не знаю, сказала бы я ему, если бы имела хоть малейшее понятие о том, как нужно говорить.

Он немного смеется и отодвигается. Берет мою руку в свою и изучает её.

— Ты помнишь, в четвертом классе, — говорит он, — когда Молли Картер слишком поздно записалась на школьную экскурсию? Все места уже были заняты, и она стояла за автобусом, рыдая, потому что хотела поехать?

Он не ждет моего ответа.

— Я помню, как ты вышла из автобуса. Ты предложила ей свое место, и она даже не сказала «спасибо». Я смотрел, как ты стоишь на тротуаре, пока мы отъезжали.

Я больше не дышу.

— А помнишь пятый класс? В ту неделю, когда родители Даны разводились? Она каждый день приходила в школу без ленча. И ты предлагала ей свой. — Он замолкает. — И как только та неделя подошла к концу, она вновь начала делать вид, словно тебя не существовало.

Я все еще не дышу.

— В седьмом классе Шелли Моррисон поймали за тем, что она списывала у тебя тест по математике. Она все продолжала кричать, что, если она провалиться, отец убьет её. И ты сказала учителю, что это ты списывала у нее . Тебе поставили ноль за экзамен и целую неделю оставляли после школы. — Он поднял голову, чтобы посмотреть на меня. — У тебя еще с месяц после этого были синяки на руках. Мне всегда было интересно, откуда они взялись.

Мое сердце бьется слишком быстро. Я сжимаю кулаки, чтобы руки не тряслись. Я сжимаю челюсть и стираю какие-либо эмоции с лица, но успокоить сердцебиение все еще не могу, как сильно бы я ни старалась.

— Миллион раз, — на этот раз очень тихо говорит он, — я видел, как ты делаешь подобные вещи, миллион раз. Но ты никогда не произносила и слова, только если тебя не заставляли говорить. — Он вновь смеется, тяжелым таким смехом. Он вглядывается в какую-то точку прямо за моим плечом. — Ты никогда ничего ни у кого не просила. — Он наконец встречается со мной взглядом. — Но никто никогда не давал тебе ни единого шанса.

Я тяжело сглатываю, пытаясь отвернуться, но он удерживает мое лицо.

Он шепчет:

— Ты себе не представляешь, как много я о тебе думал. Как часто я мечтал… — он с трудом делает вдох, — как часто я мечтал быть настолько близко к тебе. — Он двигается, чтобы провести рукой по волосам, прежде чем передумывает. Смотрит вниз. Смотрит вверх. — Боже, Джульетта, я последую за тобой куда угодно. Ты — единственное хорошее, что осталось в этом мире.

Я молю себя о том, чтобы не разразиться рыданиями, и не знаю, сработает ли это. Меня словно разбили на множество частей и склеили вновь, я краснею и едва ли нахожу в себе сил посмотреть ему в глаза.

Его пальцы находят мой подбородок. Он приподнимает мое лицо.