Анастасия Туманова - Жёны Шанго

– Благодарю вас, – перебила Ошун. – Я справляюсь со своей жизнью сама.

– О, я вижу! – Сарказмом доны Нана можно было резать листовое железо. – Беда твоя в том, что ты глупа… и это, к сожалению, на всю жизнь. Не вмешивайся в мои дела, девочка. Тебе нечего делать в мире эгунов. Всё давно решено, и не тебе менять то, что свершилось давным-давно. Йанса – тупая драчунья, но она сказала тебе чистую правду. Оставь в покое мёртвых и не переходи моей дороги. Ты знаешь, как это опасно.

Ошун молчала, с ненавистью глядя в бесстрастное лицо Нана Буруку.

– В Рио начались дни Йеманжи, – Нана скучающе выглянула в тонированное окно. – Моя сестра, надо полагать, уже там?

– Уехала вчера.

– Невовремя, надо сказать. Она могла бы остановить тебя. Мозгов у Жанаины никогда не было, но…

– У доны Жанаины есть мозги! – запальчиво возразила Ошун. – И Йанса – не тупая драчунья! И я не шлюха! И мой Шанго – вовсе не…

На этом месте Нана, не выдержав, расхохоталась. Ошун смотрела на неё, плотно сжав губы, дрожа от ярости.

– Ты позабавила меня, девочка! – Всё ещё смеясь, дона Нана аккуратно вытерла уголком бумажной салфетки глаза. – Всё же мой тебе совет: позвони Жанаине и расскажи ей обо всём этом. Вот увидишь, она в тот же день примчится из Рио, наплевав на собственный праздник, и вцепится в тебя изо всех сил! И никуда не отпустит! В конце концов, не могу же я одна всем заниматься!

– Я не стану беспокоить дону Жанаину, – сквозь зубы сказала Ошун. – Я просто буду делать то, что считаю нужным. И не смейте оскорблять мою семью! Вы не стоите даже подошвы вашей сестры, вот что! Неудивительно, что дон Ошала так мечтает вернуться к ней!

– Замолчи, мерзавка, – тусклым голосом приказала Нана Буруку, и Ошун поняла, что перегнула палку. Ей стало страшно. Не желая показать этого, она фыркнула и отвернулась. Некоторое время в салоне машины висела наэлектризованная тишина.

– Что ж, Ошун, я предупредила тебя, – наконец, негромко произнесла дона Нана. – Я сделала всё, что могла. Видит бог, я не хотела войны с тобой, но ты не оставляешь мне выбора. Кстати, почему на тебе ожерелье моей дочери Эвы? Ты не только проститутка, но ещё и воровка?

Ошун молча открыла дверцу и, не оглядываясь, вышла из машины.

Ночью Ошун проснулась от ужаса. И сразу же увидела пасадейру [43] Пасадейра – мифическое существо, призрачная чудовищная женщина, воплощение ночных кошмаров. Может серьёзно напугать или даже задушить, поскольку жертва теряет дар речи и не может столкнуть с себя пасадейру. .

Она была не особенно большая и, как все эти твари, бесформенная. Если бы не тускло светящиеся зеленоватые глаза, Ошун приняла бы её за полураспустившийся моток верёвок. Пасадейра сидела на груди Ошун, склонив к плечу всклокоченную, всю в спутанных колтунах голову, и разглядывала свою жертву. Между тонкими, полураскрытыми губами виднелся бледный, похожий на слизня язык. Большой рот чудовища был растянут в безумной усмешке. Сквозь этот рот смутно просвечивала повисшая в окне луна.

– Пошла вон, – машинально велела Ошун – забыв, что если пасадейра уже здесь, то ни напугать её, ни даже просто пошевелиться не получится.

– Шанго, као кабьесиле… – шёпотом воззвала она. Разумеется, никто не отозвался.

Пасадейра внимательно наблюдала за ней. Её худые, как лапы богомола, руки упирались костлявыми кулаками в грудь Ошун. Тварь знала свою власть. Она понимала, что от неё не вырваться. И сейчас тянула время, забавлялась, разглядывая беспомощную жертву. От её рук по груди Ошун пополз холод. Дьявол, дьявол, почему?!. Как она посмела, эта сушёная устрица из предутренних сумерек?! Как у неё хватило наглости явиться к ориша?.. Кто её послал, кто дал ей силы?

Пасадейра словно почувствовала её мысли. Улыбнулась ещё шире (нижняя челюсть, казалось, вот-вот отвалится), высунула язык, наклонилась и лизнула лицо Ошун. Язык был ледяным – и шершавым, как напильник. Ошун застонала от бессилия, судорожным движением попыталась сбросить пасадейру. Разумеется, ничего не вышло: тварь только захихикала и стиснула её острыми коленями, усаживаясь поудобнее. Из последних сил, едва ворочая окаменевшим языком, Ошун позвала:

– Ларойе… Эшу… Элегба! – и тут же со страшным облегчением почувствовала: помогло. Пасадейра в панике скатилась с кровати, зашуршала, спотыкаясь, к стене, с крысиным визгом всосалась в щель под дверью – и исчезла.

– Что случилось, детка? Слишком много кофе на ночь? – Эшу стоял на подоконнике, отодвигая локтем занавеску. – Откуда взялась эта мерзость?

Ошун, не отвечая, натянула на себя простыню. Эшу ухмыльнулся, засвистел и, усевшись на подоконнике поудобнее, полез за сигаретами.

– Дьявол, детка, как ты прекрасна! Да сними же эту тряпку!

– Иди к чёрту! – Ошун поспешно замоталась в простыню. – Пользуешься тем, что Шанго нет, засранец?

– А как же! – ухмылка Эшу стала ещё шире. – Пусть не будет дураком! Кстати, ты знаешь, что у тебя за порогом лежит эбо [44] Эбо – подношение ориша. Здесь: колдовской амулет, заговорённая вещь ?

– Эбо?.. – Ошун торчком села в постели. Простыня упала на пол, но на этот раз Ошун даже не заметила этого.

– Не бойся, я его уже убрал, – Эшу небрежно помахал в воздухе каким-то бесформенным клубком с кулак величиной, – Та-ак, что у нас тут?

В ладони его словно сам собой появился складной нож, щёлкнула кнопка. Ошун завопила от страха, когда лезвие с коротким шуршанием вспороло эбо. На пол посыпались перья, бусины разной величины, осколок зеркала. Зеркало треснуло от удара, распалось на три части. Эшу деловито присел рядом с ним на корточки.

– Ты смотри, а?… Кто-то не хотел, чтобы ориша Ошун пустилась в путь! Очень сильно не хотел! Ты не смогла бы даже выйти из дома, любовь моя! А ещё и пасадейра… Малышка, что происходит? Если хочешь, я поищу Шанго и скажу ему…

– Нана Буруку, – пробормотала Ошун. – Это она… Йанса не додумалась бы до такого!

Эшу поднял голову. С его лица пропала ухмылка.

– Йанса? Нана? Что ты сделала им обеим? С Йанса вы вроде бы неплохо ладили…

Ошун подняла с пола простыню, тщательно обмоталась ею. Сердито сказала Эшу:

– Закрой рот, паскудник! Это всё не твоё! Хочешь кофе?

Вскоре они вдвоём сидели на маленькой кухне. Ошун приготовила и разлила кофе. Эшу тянул его с явным удовольствием, время от времени подливая в чашку кашасы из большой бутыли. Но Ошун, погрузившись в свои мысли, почти не прикасалась к своей чашке. На лбу её то и дело появлялись морщины, брови хмурились. Глядя на неё, всё больше хмурился и Эшу.

– Ошунинья, я не могу на это смотреть, – серьёзно сказал он, одним глотком допивая кофе. – Такая красивая женщина не должна думать о плохих вещах!

– Не гони ерунду, сладкий… – пробормотала Ошун. Подумала ещё с минуту. И – вдруг вскинула голову так резко, что узел её волос распался и густыми вьющимися прядями рассыпался по обнажённым плечам. Эшу, отставив чашку, остановившимися глазами смотрел на это чудо. Ошун коротко, чуть презрительно усмехнулась.