Анастасия Туманова - Жёны Шанго

– Я приготовила поесть. – Эва прошла по серебристой дорожке к кровати. – Всё горячее. Будешь?

– А…

– Ещё есть сигареты.

– Давай!!! – Старушка-кровать жалобно взвизгнула, когда Ошосси подскочил на ней. – Матерь божья, Эвинья, давай!

Эва чуть не рассмеялась, когда брат со стоном выхватил у неё из рук пачку «Bacana». Вспыхнул огонёк. Раздался глубокий, счастливый вздох.

– Не мог сам спуститься? Надо было мучиться, да? – грустно спросила Эва, присаживаясь на край кровати и глядя на то, как Ошосси с упоением дымит сигаретой. Сделав ещё пару торопливых затяжек и пристроив окурок между своими непросохшими дредами, он набросился на фейжоаду.

Некоторое время из темноты доносились звуки, напоминающие Эве пиршество семьи броненосцев на городской помойке.

– Святая дева… малышка… когда ты так научилась? Вот не хочу обижать Оба… Но у тебя в сто раз лучше!

Через пять минут с фейжоадой было покончено, и в потёмках снова зажглась сигарета. Красный огонёк осветил страшные распухшие ссадины на лице Ошосси. Эва передёрнула плечами. Робко предложила:

– Может быть, всё-таки спустимся? Я хоть промою…

– Фигня. Пройдёт.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как последнее дерьмо, – буркнул Ошосси. И молчал, прислонившись спиной к стене и смоля одну сигарету за другой, пока луна не ушла из окна.

Внизу, в кухне, часы пробили половину второго.

– Ты ляжешь спать? – осторожно спросила Эва. – Я пойду?

– Посиди ещё, малышка, – вдруг попросил Ошосси. – Если тебе не… противно.

– Что за глупости ты говоришь… – Эва переместилась к изголовью. Ошосси выбросил в окно, не докурив, последнюю сигарету, снова растянулся на кровати и положил голову сестре на колени.

– И не задавай мне вопросов! – сквозь зубы, почти зло предупредил он. Эва только вздохнула. И молчала, осторожно гладя мокрые дреды брата и его горячий лоб. «Температура, кажется, поднялась… А таблетку ни за что не проглотит! И как только тётя справляется с ними всеми?..»

Эва сидела так долго, и в какой-то миг ей даже показалось, что Ошосси уснул. Она уже начала прикидывать, как осторожнее переложить голову брата на постель, когда рядом раздалось чуть слышное:

– Малышка… Ты не могла бы позвонить Марэ?

– Два часа ночи, – осторожно напомнила Эва.

– Он в это время всегда работает.

– Что случилось?

Молчание. Эва пристально вглядывалась в темноту, но увидеть лица Ошосси не могла, как ни старалась.

– Но что же мне ему сказать?

– Скажи, что… Ну-у… что… В общем, что мне… Что я прошу прощения.

– За что?

Тишина.

– Ошосси… – Эва помолчала. – Такие вещи лучше говорить самому.

– Ещё ты будешь меня учить?! – взорвался он. Кровать свирепо скрипнула, и колени Эвы разом почувствовали невероятное облегчение.

Через несколько минут рядом послышалось:

– Ладно. Ты права. Потом… как-нибудь.

Эва вздохнула и вытащила телефон. Сиреневым квадратиком загорелся экран.

– Марэ? Ещё не спишь? Как ваши дела? Я на ферме. Всё хорошо. Все живы. И Огун. И Шанго. И Эшу… В новостях? Всё-таки попали?.. Марэ, я хотела бы… – Она умолкла на миг, собираясь с духом. Из темноты доносилось напряжённое дыхание Ошосси.

– Марэ, Ошосси просит тебя его простить. Да, здесь, рядом со мной. Ему, кажется, стыдно за то, что он… сделал. Нет, не говорил. Понятия не имею. Конечно, передам.

Эва, улыбнувшись, выключила телефон.

– Что он сказал? – хмуро спросили из темноты.

– Что ты дурак. – Эва положила телефон на подоконник. – И так оно и есть.

Ошосси смущённо поцеловал руку сестры, прижался к ней щекой. Помолчав, спросил:

– Что там в новостях? Нас успели снять? Когда?

– Марэ сказал – когда вы прыгали с какой-то ограды. Представляешь, снимок – уже в «Тарде»! Шанго – со спины, ты закрываешь локтем лицо… а Эшу улыбается на всю первую полосу, как кинозвезда!

– Вот дебил! – Из темноты блеснули зубы.

– Тебе нужна аше, – Эва снова погладила брата по голове. – Моя ведь подойдёт?

– Я боялся тебя просить, – проворчал Ошосси. И сразу же уточнил. – Ваша с Марэ подходит всем. Она лучшая. Но – немного, малышка. Я того не стою.

– Ложись.

Эва взяла руку брата, обеспокоенно подумав, что Ошосси уже горячий, как песок на полдневном пляже, и лучше бы всё-таки отыскать аспирин… Но в голове чуть слышно, нарастая, зарокотали барабаны. И бело-розовый, тёплый сгусток аше мягко исторгся из сердца, слегка уколов его. И устремился из руки в руку, проникая в почти угасшую, зелёно-коричневую, как тропический лес, аше охотника Ошосси. Барабаны били всё громче. Бело-розовые лучи растворялись в тусклой зелени, наполняя её сиянием, разрастаясь и теплея, словно рассвет, проскользнувший в сумеречное сердце джунглей. Ошосси глубоко вздохнул всей грудью. Закрыл глаза, слабо улыбнулся. И вскоре спал мёртвым сном, уткнувшись грязной головой в колени сестры.

Эва вздохнула, понимая, что уйти, не разбудив этого бандита, никак не удастся. Осторожно вытащила из волос Ошосси ещё тлеющий окурок, выбросила его в окно. Свободной рукой притянула к себе подушку, пристроила её к подоконнику. И через минуту спала тоже.

Полчаса спустя по коридору прошлёпали босые ноги. Дверь приоткрылась.

– Нет, вы видели это? – проворчал голос Эшу. – А мне, что ли, не надо?

Тихо скрипнула кровать. Тишина.

Ещё через час, уже в рассветных сумерках, пол жалобно затрещал под тяжёлыми шагами Шанго. Снова отворилась дверь. Пружины кровати завизжали, как резаные. И снова – затишье.

– Здесь! – подтвердил чёрный мальчишка в растянутой майке, когда Огун, оставив машину на мостовой, подошёл к сияющей неоном вывеске «Бар «Эсперанса». – Здесь, полковник! Уже третий час! Две кайпириньи, дайкири и четыре кашасы! Безо льда и без закуски! Заплатила вперёд!

– Спасибо, Нику. – Огун бросил мальчишке ключи от машины. – Запаркуй мой джип. И последи за ним.

– Нет проблем, полковник! Но зачем следить: вас все знают! – Нику, сверкнув зубами, понёсся к джипу. Огун прошёл сквозь смеющуюся толпу перед баром, поздоровался за руку с несколькими молодыми людьми, помахал знакомой проститутке и, толкнув стеклянную дверь, шагнул внутрь.

В задымлённом, переполненном людьми зале гремела самба. Целая толпа скакала на танцполе. Множество людей сновало туда-сюда, размахивая руками, смеясь, крича и болтая, и в этом хмельном столпотворении Огун не сразу увидел Йанса. Та сидела на высоком табурете у стойки. Сигарета в губах мулатки едва тлела. Полуприкрытые глаза не мигая смотрели на полный стакан кашасы. Когда Огун подошёл и основательно уселся на табурет рядом, Йанса не повернула головы.

– Мне то же самое, Нуна, и занимайся своим делом, – приказал Огун усталой негритянке за стойкой. Та понимающе усмехнулась и, придвинув новому гостю стакан с кашасой, отошла к другому концу стойки.