Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

Жанаина повернулась к двери раньше, чем это сделал отец, – и на её лице появилась слабая улыбка. Сеточка морщин легла возле глаз – пронзительно-синих, молодых и насмешливых.

– Эвинья, девочка моя! Наконец-то!

Отец обернулся. Эва встретилась с ним взглядом. С недоумением подумала про себя: почему она ничего не чувствует, глядя сейчас на чужого человека, которого восемнадцать лет называла отцом?

– Эва! Что ты здесь делаешь? – спокойно, не повышая голоса, спросил он. Эва заметила и оценила отцовское самообладание. И ответила ему в тон:

– Я пришла к своей тёте.

– Жанаина, ты обещала мне…

– Ты взял с меня слишком много обещаний, Ошала, – низким, задумчивым голосом сказала она. – Но все их я исполнила. Я никогда не звала к себе эту мою дочь.

– Эва – не твоя дочь!

– Все твои дети рано или поздно становятся моими.

– Ты не посмеешь!..

– Боже, почему ты такой болван?.. – с искренним сожалением спросила Жанаина, глядя на мужа так, словно видела его впервые. – Всё уже решилось без меня! Без нас с тобой! Клянусь, я ничего не делала. Сам знаешь, мне в эти дни было не до того… – Она снова улыбнулась, на этот раз без всякого лукавства. В синих глазах мелькнула горечь.

– Уже утро, Ошала, – устало сказала Жанаина. – Тебе пора заняться своими делами. Бизнес не ждёт, не так ли? Уходи.

– Жанаина, мы не закончили! – В голосе отца зазвенел металл. – Мы…

– Закончили давным-давно, – безмятежно перебила она. – Тебе нечего мне сказать. Ступай и оставь меня с моей дочерью. Я много раз говорила тебе: ты напрасно вынуждаешь Нана рожать детей. Она не знает, что с ними делать и для чего они нужны. Нельзя просить у человека то, чего у него нет. Ступай. Уже утро. Ко мне пришли мои дети.

Отец стоял неподвижно. Эва не видела его лица. Жанаина встала, сняла со спинки дряхлого стула белый пиджак и протянула мужу. Тот взял его, не сводя с женщины взгляда. Та улыбнулась – мягко, без гнева, без сожаления. И отвернулась к окну. И стояла, глядя на улицу, пока «мерседес» дона Каррейра не скрылся на вершине холма в розоватой утренней дымке.

– Всё это время он приходил к тебе? – тихо спросила Эва.

– Да, бывал иногда, – не оборачиваясь, отозвалась Жанаина. – Что ж… Он мой муж.

– Муж?..

– Ошала никогда не просил у меня развода.

– Но…

– …и не захотел жениться на твоей матери. Не подумай, что я горжусь этим, дочь моя. – Отвернувшись от окна, Жанаина внимательно и грустно посмотрела на Эву. – Мне никогда не хотелось делать больно Нана. Она всё же оставалась моей сестрой… хотя ей было на это наплевать. Мы обе были совсем молодыми, когда она решила, что сможет воспользоваться моим мужем во много раз лучше, чем я. Что она получит от Ошала… как же она тогда сказала?.. двести пятьдесят процентов прибыли, – в то время как я не смогла даже «отбить себестоимость». И тут она оказалась права. Что ж… Для Нана всё, что происходит здесь и здесь, – Жанаина лёгким движением коричневой руки коснулась поочерёдно своей груди и развороченной постели, – не имеет никакого значения. Значит, и боли причинить не может.

– А тебе? – тихо спросила Эва. – Тебе разве не было больно?

– Только в тот день, когда он ушёл. – Жанаина улыбнулась, вздохнула. – Пойми, Эвинья, когда у женщины есть дети – ни один мужчина уже не может причинить ей боль. Даже если очень захочет и очень постарается. Только дети могут разрезать сердце пополам. И с этими половинками в руках ты даже не заметишь никакого мужского свинства.

И тут Эва вспомнила, зачем она здесь. И обернулась – уже понимая, что Эшу рядом нет.

Но он был там. Стоял, прислонившись к дверному косяку и низко опустив голову. До Эвы доносилось его хриплое, отрывистое дыхание.

– Ты не представляешь, что началось после того, как ты закрылась в доме, – Эва, не глядя нащупала горячую, дрожащую руку брата. – Была макумба. Была большая битва! Мы загнали аджогунов в океан. Оба помирилась с Ошун. Обалу снял своё проклятье. Йанса не едет в Бразилиа…

– Это устроил Огун?

– Нет, Ошосси. И Марэ тут ни при чём! – поспешила добавить Эва. – И… И… И мой отец даже не знал, что Огун приходил к нему тогда! – Она поняла по изменившемуся лицу женщины, что та догадалась, о чём идёт речь, но всё же добавила, – Тогда, пятнадцать лет назад. Отец ничего не знал! Это всё сделала На… моя мать. Ты мне не веришь?

– Верю, – пробормотала Жанаина. Губы её дрожали. – Она могла… Проклятая шлюха!

– И Эшу… Он не мог сдержать аджогунов. И спать не мог тоже. И не смел просить у тебя прощения. И… ему было очень плохо. Я нашла в его кармане вот это. – Ракушка Нана, влажная и горячая после вспотевшей ладони Эвы, легла на стол. – Она была при нём в ту ночь. Её подложила Нана. Эшу не знал… И вот, мы здесь. И… и твоему сыну есть что сказать тебе, – неловко закончила Эва, вдруг сообразив, что ей давно пора удалиться. – Я спущусь вниз, наверное… Надо же открыть магазин!

Рука Эшу вдруг так стиснула её пальцы, что Эва снова испугалась. И, стараясь не морщиться от боли, спросила шёпотом:

– Мне остаться с тобой?

Не ответив, Эшу выпустил её руку и, впервые подняв глаза на мать, сделал шаг вперёд. И Эва как можно незаметнее скользнула за дверь.

Она тихо спустилась по лестнице в пустой магазин. Постояла там немного, разглядывая статуэтки ориша. Улыбнулась, увидев среди них Шанго с мечом в красно-белом одеянии и красавицу Ошун в струящемся золотистом платье, стоящих рядом. Эва тихо рассмеялась, глядя на них, осмотрелась – и принялась одну за другой поднимать жалюзи.

Солнечный свет хлынул в витрину, заплясал по полу, стенам, цветной керамике. А на улице, возле тротуара уже парковались два джипа, белый фургон «форд» и красная «тойота». И дети Йеманжи всей ватагой высыпали из машин, и Ошосси с Огуном вытащили из фургона инвалидное кресло, а Шанго вынес на руках Обалу. «Интересно, наверх его поднимать они будут тоже на руках?» – подумала Эва.

В этот миг мимо неё прошелестела голубая ночная рубашка, и Жанаина – босая, с распущенными волосами – как девочка, пронеслась к дверям. И распахнула их настежь. Стоя у тёмной лестницы, Эва видела, как Шанго первым шагает к матери – и обхватывает её, такую маленькую рядом с ним, огромными ручищами цвета горького шоколада. Следом подошёл Огун и, грубовато оттеснив плечом брата, просто подхватил мать на руки. За ним кинулись Ошун, Йанса и Оба. Ошосси небрежно сбросил Обалу в его кресло и, не обращая внимания на его сердитый крик, сам двинулся к матери. Но Жанаина, с негодующими воплями высвободившись из объятий старших сыновей, устремилась к Обалу, успев по пути обнять Марэ… Они перегородили всю улицу, и какой-то мотороллер уже возмущённо засигналил им. Гигант Шанго неспешно развернулся и смерил водителя внимательным взглядом. Тот немедленно сдал назад и ретировался в переулок.