Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

– Шанго! Шанго!

Ошун, лёгкая и тоненькая, неслась через пляж, и выбившиеся из узла волосы реяли за ней, словно хвост кометы. Едва услышав её голос, Шанго вскочил. И ждал, протянув ладони, забыв убрать с лица облегчённую и недоверчивую улыбку. Ошун взлетела к нему на руки, прижалась всем телом, засмеялась, заплакала, обхватила курчавую, мокрую голову Шанго – и они вдвоём повалились на песок. И Эва успела только увидеть, как мощные руки цвета горького шоколада срывают с её подруги жёлтое платье.

А на дороге над пляжем видна была крыша чёрного джипа. И Огун уже спускался по дорожке из камней. Вскочив, Эва пошла ему навстречу.

– Всё в порядке, малышка? – отрывисто спросил он. – Сукин сын… Вот ведь сукин сын! Мы этот проклятый ключ от моего джипа искали битый час! Зачем ты за ним помчалась?!

– Он мог убить…

– Мог, – подтвердил Огун. – Ещё как мог.

– Всё хорошо! – торопливо заверила Эва. – Все живы! Шанго и Ошун уже…

– …трахаются, – мрачно закончил Огун, покосившись туда, где, скомканные и отброшенные, лежали жёлтое платье и красно-белая футболка. – Вот на что у него всегда хватает сил, так это…

Наклонившись, он поднял с песка пистолет Шанго, осмотрел его, поморщился и сунул себе за ремень. Затем вытащил телефон.

– Оба! Перестань реветь! Живы, говорят тебе! Шанго жив! И малышка жива! И… этот тоже жив. Не знаю почему. Не могу спросить, Шанго занят. Нет, очень занят. Нет, я не попробую! Потом, детка, клянусь тебе, потом… Я сейчас приеду! Так, передай кому-нибудь трубку… – и зарычал уже совсем другим тоном, – Ошосси! Твою мать, сделай с ней что-нибудь! Возьми у Обалу таблетки! Дай воды! Пусть Йанса… Ключи ищет до сих пор? Ну-ну… Всё нормально, никто никого не убил! Нет, это не я! Малышка всё прекрасно разрулила! Да, буду через полчаса! Успокой Оба, говорят тебе! Выкрутился опять этот гадёныш! – Огун выключил телефон и посмотрел на сестру. – Поедем домой, Эвинья.

– Поезжай, – помедлив, сказала она. – Я… я, наверное, останусь.

Она заметила, что Огун даже не взглянул в ту сторону, где на галечной полосе сидел Эшу. Но лицо его застыло.

– Не знаю, что тут можно сделать. – Повернувшись, он медленно пошёл по песку к машине. Эва побежала следом.

– Послушай… Что стало с той девушкой?

– С какой? – не оглядываясь, спросил он.

– С той, на которой ты хотел жениться. А вместо этого ушёл в наёмные войска.

Огун остановился, и Эва тут же пожалела о сказанном, увидев, как дрогнуло его лицо.

– Кто тебе это сказал? – ровным голосом спросил он.

– Моя мать, – пробормотала Эва. – Это она рассказала обо всём Жанаине. Я думала, ты сам догадаешься. Ведь больше никто не хотел бы сделать вашей матери больно… Это было в ту же ночь, когда Шанго… то есть, Эшу… Жанаина была совсем одна. И позвонила сестре, с которой не говорила много лет. Это была ошибка. Моя мать никому не может помочь. Она даже никогда не пробовала. И… знаешь… Наш отец даже не знал, что ты приходил к нему тогда.

– Вот как? – усмехнулся Огун. Он казался спокойным, но Эва видела, как дёргается желвак на его разрубленной узловатым шрамом скуле.

– Вспомни – ты ведь не видел его в тот день! Не говорил с ним! К тебе вышла его секретарша – моя мать. А отца даже не было в Баие. И он ничего не знал.

– Теперь это уже не важно, – после долгого молчания сказал Огун. – Я не буду мстить женщине. Да… всё и не так уж плохо в конце концов вышло. Армия – это не конец света.

– А та девушка? Ты… разлюбил её? Ты не искал её потом?

– Эта девушка вышла замуж за моего брата, – пожал плечами Огун. – Глупо мне было вмешиваться, верно?

– Оба?.. – одними губами спросила поражённая Эва. – Оба?!.

Огун не ответил ей. И не обернулся. Медленно, увязая в песке, пошёл к машине. Эва молча смотрела ему вслед. Она дождалась, пока Огун сядет в джип и тронет его с места. Проводила глазами чёрную точку, уносящуюся по шоссе. Поёжилась, только сейчас осознав, что совсем озябла в насквозь промокшем платье. Подумала: «Пусть кончится этот дождь…» – и подняла руки.

Тучи разошлись, выпустив из себя, словно луч прожектора, сияющее солнечное лезвие. Тёплая волна света залила пляж, заиграла бликами на мокрой гальке, запрыгала на зазеленевших волнах. Голубой парус неба надулся над океаном, гоня последние, растрёпанные клочки облаков, и вечернее солнце окатило Эву с ног до головы, заставив задрожать от наслаждения.

– Как тепло-о… – простонала она, падая как подкошенная на песок. Только сейчас Эва почувствовала, как устала, как ноет после железных объятий Шанго каждая косточка и как слиплись от дождя, став похожими на овечью шерсть, волосы. Она сердито встряхнула кудряшки обеими руками. Покосилась на дальние камни, из-за которых по-прежнему раздавались смех, стоны и рычание. Аккуратно расправила на солнце жёлтое платье и красную футболку с белыми молниями. Улыбнулась. Посмотрела на полосу гальки.

Там уже не было Эшу. И Эва пошла по цепочке его следов, идущих берегом океана. Над головой её пронзительно кричали чайки, и лёгкие волны бежали и бежали из зелёной глубины. Но они не могли дотянуться до глубоких, полных отчаяния следов: Эшу так и не подошёл к воде.

Он сидел на перевёрнутой лодке в самом конце пляжа. От его майки поднимался чуть заметный парок, на лопатках она уже была сухая. Эва, подойдя, присела у него за спиной и подставила лицо солнцу. Сидеть на ребристом, облепленном засохшими водорослями и ракушками боку лодки было неудобно, но снова опускаться на песок не хотелось.

Некоторое время они сидели не разговаривая. Платье Эвы тоже начало исходить паром и понемногу отлипло от коленей и бёдер. Было тихо. Лишь крики чаек и чуть слышный шелест волн разбивали молчание.

– Уходи, – наконец, послышался сорванный голос Эшу. – Уходи.

– Что ты будешь делать?

Он не ответил. Открыв глаза, Эва увидела, что Эшу по-прежнему сидит к ней спиной.

– Я не могу уйти, – как можно мягче сказала она. – Ведь проблема осталась.

– Я всё решу сам.

– Как?

Тишина.

– Почему так вышло? – решившись, спросила Эва. Она была уверена, что Эшу не ответит ей. Но он ответил.

– Потому что я был пьян. И Шанго тоже, но я – сильнее. Мы сидели в тот вечер вдвоём у матери. Она была злая на нас обоих. Из-за Оба. Мы даже и соваться к ней не пробовали, знали: ей нужно время. Мать всегда так: сначала молчит, потом кричит. Проорётся – и всё. Мы хотели наутро… А пока достали кашасы, выпили. Шанго быстро вырубился. Я – сначала тоже. Но потом… Потом взошла луна. И я проснулся. И поднялся наверх.

– Эшу, – очень осторожно спросила Эва. – Ты понимал, что делаешь?

– Я был пьян, – сдавленно повторил он. – Но я… я… я всегда этого хотел.

– Хотел… свою мать?!.

– Они нашли меня у церкви. – Голос Эшу делался всё тише, срывался в хриплый шёпот, и Эва поневоле придвигалась ближе, чтобы слышать каждое слово. – Они нашли меня двадцать лет назад у церкви Розарио-дос-Претос – Огун и Шанго. В ящике из-под орехов. Замотанным в юбку. И я ту юбку уже обоссал сверху донизу, и Шанго не хотел брать меня на руки. Тогда Огун выкинул эту тряпку, завернул меня в свою майку – и они унесли меня домой, к матери. И она сказала, что теперь у них будет ещё один брат. И всё. Она… она не делала никакой разницы. Между мной и ими. И лучше неё я никого не знал. Ни одной девки, ни одной шлюхи, – никого. В десять лет я уже знал, что никакая другая женщина… никогда… Никто не будет лучше неё.