Анастасия Туманова - Дети Йеманжи

– Эшу, но это же…

– Я знаю!!! – рявкнул он, вдруг развернувшись к ней всем телом, и Эва, потеряв равновесие, съехала со скользкого бока лодки на песок. – Я всё знаю! Не надо мне ничего говорить! Что ты мне скажешь такого, чего я не знаю?!

Эшу отвернулся. Эва осторожно поднялась на ноги. В горле стоял горький комок.

– Никогда… Слышишь – никогда! Ни разу в жизни я её не оскорбил! Ты мне веришь?

– Да…

– Но я был пьян. И поднялся к ней. И… И… И я не знаю, понимаешь ли ты, я не знаю, что со мной сделалось! Что я – раньше не напивался, что ли?! Да мы с Шанго… бр-р… Со мной что-то случилось. Я даже не помню, что говорил ей… Она сперва смеялась, потом – плакала! Кажется, уговаривала меня… Матерь божья, я не помню, ничего не помню! Я даже не помню, как порвал на ней платье! Но я не дошёл до конца… нет… Слава богу, пришёл Шанго и выкинул меня оттуда! И мы с ним свалились с лестницы… и подрались внизу… и Ошосси растащил нас, и… – Эшу не договорил. Опустил голову на скрещённые руки, застыл. Молчала и потрясённая Эва.

Луч солнца сделался кроваво-красным, а тени вытянулись до самой воды, когда Эшу заговорил снова.

– Утром я проснулся – и сразу вспомнил всё. И чуть не подох. Надо было, конечно, подняться к матери, но… но я не смог. Я не мог, понимаешь?! Я хотел, клянусь, но… было так страшно… и паскудно. Шанго спал, я его не мог даже растолкать: он всегда так… После пьянки ничем не добудишься! Я боялся остаться. И ушёл. И встретил Ошосси. И… и сказал, что…

– Ты сказал, что это сделал Шанго, – медленно закончила Эва. – И Ошосси тебе поверил. И остальные поверили тоже. И сам Шанго поверил, потому что… потому что пьяным всегда делал страшные вещи. И после ничего не мог вспомнить.

Молчание Эшу подтвердило её догадки.

– Но на что же ты рассчитывал? Ведь сама Жанаина знала, кто…

– Я ни на что не рассчитывал, – хрипло сказал Эшу. – Я просто хотел сдохнуть. И чтобы ничего этого не было. И чтобы меня тоже не было.

Снова тишина. Крики чаек, шелест набегающих волн. Солнце падало за город на холмах.

– Из-за этого ты не можешь войти в море?

– Да, – обречённо подтвердил Эшу. – Мать не пускает меня.

– И не можешь справиться с аджогунами?

– Да. И я не понимаю: почему этого так долго никто не замечал? Даже Йанса… А она очень умная баба. Может, и сообразила бы, если б не эти выкрутасы Ошосси и Марэ. Тоже вот вовремя умудрились, ублюдки…

– Но почему же ты не спишь по ночам?

Эшу вдруг повернулся к ней. Это было лицо смертельно, безнадёжно уставшего человека. Серые, потрескавшиеся губы. Опущенные, дрожащие веки, белые, высохшие полоски от слёз на щеках.

– Спать? Сама бы попробовала…

– Попробовала – что?

Вместо ответа Эшу встал и дёрнул Эву за руку.

Сумерки наступили внезапно, словно щелчком выключив солнце. Пляж потемнел. На нём по-прежнему не было ни одного человека. Довольно долгое время они молча шли по влажной полосе песка, и Эва даже испугалась, когда Эшу вдруг резко свернул от воды в сторону каменной гряды, которую уже заливал лунный свет. И сама луна висела над океаном: ущербная, рыжая, насмешливо кривящаяся. По воде бежала сияющая полоса, и Эве казалось, что вот-вот Йеманжа появится на ней, – в платье из морской пены, украшенном раковинами и водорослями, с распущенными волосами, по которым струится вода… Но лунная дорожка была пустой.

Возле камней темнота была угольно-чёрной. Эва споткнулась о пластиковый край старого пляжного лежака. Ощупав лежак руками, она присела на его край. Пляж до самого прибоя расстилался перед ней – пустой, мертвенно-белый от лунного света. Эве стало жутко.

– Зачем мы здесь?

Эшу не ответил. Он сосредоточенно искал в песке камни, складывая их в кучу. Собрав десятка полтора, он растянулся на лежаке, положив голову Эве на колени. Каким-то задним чутьём она почувствовала, что лучше не возражать, и некоторое время они оба не шевелились и не разговаривали. Чуть слышно шелестело море. Изредка со стороны порта доносились гудки. На мгновение Эве показалось, что Эшу уснул. Но, стоило ей шевельнуться – и белки глаз тревожно блеснули из темноты.

– Уже здесь?

– Кто? – недоумевая, переспросила Эва. И сразу же поняла – кто.

Она появилась из-за камней, осторожно ступая по песку маленькими, худыми ступнями. Угловатая девчонка-негритянка лет четырнадцати на вид. Худая, некрасивая, с большим животом. В измятом линялом платьице на перекрученных бретельках. Её спутанные волосы перехватывала на затылке аптечная резинка. Это была самая обычная девчушка, и Эва не сразу поняла, почему так напрягся, вжимаясь в её колени, Эшу. Он был страшно, до судорог испуган.

– Что с тобой? Это же просто…

Он не ответил. А девчонка тем временем нескладно опустилась на песок, поджав под себя ноги, и повернула к ним грустное обезьянье личико. С чёрными ямами вместо глаз.

За эти дни Эва успела привыкнуть ко многому. Но при виде этого мёртвого полудетского лица ей захотелось вскочить, завизжать и кинуться сломя голову прочь. Только прерывистое дыхание Эшу и его дрожащая рука, сжимавшая её ладонь, не позволяли ей сделать это.

– Это… аджогун? Твой аджогун?

– Да, – чуть слышно сказал Эшу, прижимаясь к Эве, как ребёнок. – Она приходит каждую ночь. Это моя мать.

– Что?..

– Настоящая.

Чёрная девчонка сидела спокойно, не шевелясь, не издавая ни звука. Мёртвые, пустые глаза смотрели на них. Личико хранило робкое, почти просящее выражение. Эва смотрела на неё не отрываясь, скованная ужасом. А девчонка вдруг неловко приподнялась и переместилась на шаг вперёд. Эшу отпрянул, чуть не опрокинув лежак и Эву вместе с ним. Судорожно нашарив рядом с собой камень, запустил им в негритянку. Та, встала, без особого испуга отошла в сторону. Снова села на песок.

– Ну вот, – хрипло сказал Эшу. – И как тут спать?

Эва молчала, не сводя взгляда с мертвоглазой твари. Тварь так же пристально смотрела на неё. В какой-то миг Эве показалось, что проклятая девчонка улыбается – но это была лишь игра лунного света. Вот она снова поднялась и подошла на несколько шагов. Эва бросила в неё камнем. Аджогун неспешно отошёл и уселся на песке.

– Послушай, но почему?.. Почему ты ничего не можешь сделать? Ты же…

– Я – Эшу, – закончил он, и в его голосе было столько горечи и насмешки, что Эва умолкла на полуслове. – Я – хозяин демонов, я закрываю перед ними врата. Помню я всю эту фигню с макумбы… Но это – мой собственный аджогун. Она всегда приходила, понимаешь?

– Но как же?..

– Мне было лет семь, когда она первый раз пришла к нам, эта Силва. Она тогда была ещё жива. Я сначала знать не знал, кто она такая. Думал – сумасшедшая… Или потаскуха Шанго: за ним тогда они уже бегали. Она приходила в наш квартал, стояла у ворот и смотрела на меня. А потом как-то стало известно…ну, что… в общем, что Силва – моя мать. Вроде в тюрьме она сидела, что ли… После того, как бросила меня. Ей было-то лет тринадцать, когда я родился! Понятно, что она испугалась! И кормить ребёнка ей тоже было не на что. Да их же полгорода таких! Потом она обокрала какого-то гринго, туриста, и её посадили. И вот она явилась! Кто ей только рассказал про нас, этой шлюхе! Она пришла прямо в наш квартал, к нашему дому! Пришла, стояла и смотрела на меня! И потом приходила так чуть не каждую неделю! Даже сейчас не пойму – чего ей было нужно?! Даже не заговорила со мной ни разу! Даже не подошла!