Татьяна Коростышевская - Храните вашу безмятежность [litres]

Опомнись, Филомена! Куда ты сплаваешь? В городе тебя ждет дож, обмахиваясь разводными бумагами как веером.

Не буду думать об этом. За что развод? Дона Муэрто жива, и я специально везу ее к тебе, стронцо Чезаре, чтоб выбить из твоих рук оружие. А еще я брошусь тебе на шею и скажу, что люблю и что согласна ждать, пока и ты меня полюбишь. Заметь, я сделаю это при десятках свидетелей.

Прижав ладони к горящим щекам, я решила, что духу у меня на это представление хватит. Надо отвлечься. Паола. Ей нужен официальный статус. Тоже мне проблема. Он у нее есть: настоящая метрика. Потом она возьмет фамилию и титул мужа…

Задумчивым взглядом я посмотрела на нашу кормчую.

Княгиня Паола Мадичи? Неплохо. Нет, мы добавим еще имя. Паола Зара Мадичи. Потом одной из частей можно пренебречь.

Голубка расценила мой взгляд превратно. Она сняла с пальца бриллиантовое кольцо Чезаре.

– Хочешь? Как плату за спасение.

– Мне не нужна плата! – Я вздернула подбородок. – Тем более такая, навевающая неприятные воспоминания.

– О да, – подпустила свекровь привычную шпильку, взяв кольцо и внимательно его рассматривая, – первая любовь тишайшего супруга. Чезаре страдал довольно долго, неделю или даже дней десять. Поко-комская роза, сильная, смелая, страстная…

– Ах, синьора Муэрто, – протянула вампирша, не прекращая орудовать веслом, – в отличие от вас я с этой дамой лично знакома. Ничего там не было, ни смелости, ни страсти, лишь жадность и распущенность. Его серенити напустил ей пыли в глаза, поднес перстень с огромным камнем. Она хвасталась мне, что одаривала кавалеров страстью лишь в обмен на драгоценности.

– Но Чезаре ее полюбил, – возразила я.

– За ужимки и кривляния. Думаешь, почему я носила в школе ужасные платья и изображала скромность? Я притворялась этой притворой.

– Это могло сработать. Контрастом. Скромница, в груди которой бушуют чувства.

– Примерно как ты.

– Я скромница?

Мой громкий смех спугнул чайку, присевшую на ферро, железный набалдашник носа гондолы. Появление прибрежных чаек говорило о близости города.

– Разумеется, – сказала вампирша. – Ты – скромный островной цветочек, вытворяющий черт знает что лишь вследствие невинности, а не по расчету. И в тебе, Филомена, океан страсти. И именно за этот чудовищный контраст тишайший Муэрто любит тебя.

– Это неправда.

О, как мне хотелось ей верить.

– Правда. Он не находит себе места, когда ты не рядом, ставит на кон все, если тебе угрожает опасность, и ревнует к каждому, кто смеет одарить серениссиму хотя бы взглядом. Рыжая догаресса… Лишь тоскуя по ней, тишайший приблизил к себе…

– Ангелу? – перебила я и похвасталась: – С горничной у него ничего не было. Она вообще обещана в жены синьору Копальди.

– Я могла догадаться, – пробормотала Паола. – Его серенити хранил свою безмятежность от моих попыток сблизиться.

– Все вы друг друга стоите! – громко сообщила дона Муэрто. – И ты, и Чезаре, и твоя кровососущая подружка, и Карло Маламоко, и толстушка Маура.

Размахнувшись, свекровь швырнула в волны кольцо синьорины Раффаэле.

– Значит, так тому и быть. Играйте, детишки, храните вашу общую безмятежность.

– Матушка, – мои глаза увлажнились слезами восторга, – это так символично! Вы принесли морю драгоценную жертву.

– Что это с ней? – спросила синьора Маддалена вампиршу.

– Экстаз, – пояснила та. – Дона догаресса ощущает неразрывную связь с Аквадоратой.

– Ну и куда им разводиться, таким дуракам?

– Да никуда эту плаксу ваш сын от себя не отпустит.

И они синхронно вздохнули, с видом умудренным, но шутливым.

Для того чтобы войти в канал «Нобиле-колледже-рагацце», нам пришлось миновать городской причал и парапеты площади Льва. Зара умело лавировала меж гондол, я отвечала на поклоны и приветствия.

– Дона догаресса плывет в школу?

– Точно так, добрый гражданин.

– Ваша фрейлина, кажется, похорошела?

– Дона Раффаэле благодарна вам за комплимент, любезный Арлекин.

– Что за корсарка с вами, дона Филомена?

– Моя тишайшая свекровь синьора Муэрто, любопытный Вольто.

– Разве она не умерла? Догаресса может возвращать с того света?

– Умерла? Вы это слышали, матушка? – разводила я руками. – Или в Аквадорате был объявлен траур?

– Вон в той гондоле, – шепнула вампирша, – припоминают, что слухи о том, что матушка его серенити – пират, ходили довольно давно.

– Значит, наши новости никого не удивят?

– Люди обожают быть умными задним числом, – пояснила вампирша. – Они видят дону Муэрто, это вступает в противоречие с тем, что они знали, поэтому сразу начинают сочинять, что да, что-то такое уже давно подозревали.

У Нобиле канала был затор, гондолы, сталкиваясь бортами, толпились у узкого входа. Я поприветствовала родителей Мауры, свекровь окликнул черноволосый господин с сединой на висках:

– Маддалена, лопни мои глаза, ты решилась выйти в свет?

– Закрой рот, Фаустино, – любезно ответила та и вполголоса сказала нам: – Дон Маламоко, батюшка Карло, тот еще балагур.

– В стороны! – разнесся громкий клич. – Пропустите гондолу его серенити.

– Можно подумать, Аквадората не республика, – возразил кто-то неподалеку. – Ну дож, и что? Не король ведь, пусть ждет со всеми.

– Тем более дона догаресса никакой исключительности к себе не требует.

– И проявляет скромность, присущую великим правителям.

Граждане довольно громко роптали и продолжали меня превозносить, но весла уже стучали в медных форколах, гондолы расступались, освобождая дожу дорогу.

Я обернулась, Чезаре стоял на палубе в своем золотом кафтане, у ног его сидела четверка гвардейцев, синьор Копальди правил, опершись ногой о борт.

Граждане, резко изменив настроение, приветствовали тишайшего Муэрто восторженными криками. Я молчала, язык прирос к нёбу. Ну же, Филомена, расстояние между вашими гондолами уменьшается, прыгай, бросайся на шею. Зрителей довольно.

Глаза мои встретились с глазами цвета спокойного моря, время растянулось в бесконечную рыбацкую сеть, и я попала в нее, ощущая, как она сворачивается вокруг моего неподвижного тела.

Никуда я не прыгну, не посмею. Потому что, если он мне откажет, умру в тот же миг.

Гондолу тряхнуло, подошвы золотых сапог стукнули о нашу палубу. Чезаре!

– Молчи! – приказал дож. – Матушка, рад видеть тебя в добром здравии. Дона… Раффаэле, тебя не рад, но поговорим после. Теперь ты.

Он взял меня за плечи и посмотрел прямо в глаза.

– Запомни раз и навсегда, капризная рыжая саламандра: никакого развода я тебе не дам, до самой своей смерти. Поняла?

Я попыталась открыть рот, но Чезаре заорал:

– Молчи! Ни слова.

Я смотрела на супруга и часто моргала. Он тяжело дышал и, кажется, потерял нить разговора.