Марина Ефиминюк - Лучшие враги [litres]

– Хочешь у меня все отнять?

– Вообще, еще десять минут назад не хотела, но увидела тебя возле колонны, и желание проснулось.

– Попытайся, и мы посмотрим, кто здесь останется… – нехорошо ухмыльнулась главная злодейка моего детства, а в следующую секунду громко вскрикнула: – Господи, Эннари, за что ты меня ударила?!

– А? – Я удивилась настолько, что не нашлась, чем ответить. Само собой, кроме реальной оплеухи, но ударить сразу было странно. Вроде как сначала вмазала, а потом сверху накатила, чтобы госпоже директрисе мало не показалось.

Притворившись, будто у нее как минимум на всю правую половину физиономии кровавый подтек, она прикрыла щеку и отшатнулась. Стая чародеек страшно всполошилась и бросилась кудахтать. Никто пощечины не видел, но все боялись, вдруг пропустили.

– Что происходит? – раздался за спиной сдержанный голос Калеба, для которого, видимо, и был разыгран спектакль. – Эбигейл, ты в порядке?

Грозный и строгий, как директор женской школы для благородных чародеек, он стремительно к нам приблизился и немедленно вмешался в ссору. Мужик будто не догадывался, что не стоит влезать, когда девушки выясняют отношения. Легко можно огрести сковородкой по голове и оказаться прикопанным лопатой. Калеба спасало то, что гению торговли безголосому Мирну не удалось продать в замок ни новую сковородку, ни лопату.

– Как я могу быть в порядке, если она залепила мне магией в лицо! – причитала Эбби. – Боже мой! Как лицо горит.

– Я ее даже пальцем не тронула, – моментально открестилась я.

– Ты всегда была подлой тихушницей, Эннари! – воскликнула она.

– Нет-нет, Эбигейл, не приписывай мне свои заслуги. Поверь, мне самой есть чем гордиться.

– Ты просто взбесилась, что девочки пошутили и увлеклись.

– Девочки увлеклись, но ты-то тут при чем? – задался вопросом Калеб, и у меня даже появилось легкое подозрение, что он решил защищать невесту от окружающего мира, а не наоборот. – Имеешь отношение к разгрому в гостевой башне?

Эбигейл покосилась на подельниц и замялась. Было любопытно: она отречется и останется без свиты подпевал или признает вину, выставив себя той, кем на самом деле являлась: злобной феей-демонессой.

– Я? – в конечном итоге выдала она.

В детстве Эбигейл часто строила из себя дурочку и избегала неприятностей, но сейчас она изображала строгую директрису будущей школы, и образ разваливался.

– Дай посмотрю, – предложил Калеб.

– Не хватает еще, чтобы ты разглядывал мое опухшее лицо, – всполошилась Эбигейл.

С издевательской ухмылкой я следила за тем, как она изворачивалась точно уж на раскаленной сковородке, но чародей совершенно не собирался облегчать ей жизнь:

– От магического удара всегда остается нехороший след. Надо сделать примочку, я тебя провожу к Летисии.

– Нет! – страшным голосом воскликнула Эбби, отшатываясь от мужчины, словно он не просто протянул руку, а принялся колоться ощутимыми магическими разрядами. В общем, спектакль был скучный, и я утомилась.

– У меня был долгий день. Вы развлекайтесь, а я отдыхать.

– Пресветлый будет в курсе, Эннари! – бросила кузина мне в спину голосом, полным драматизма. – Уверена, он не оставит этот инцидент без внимания.

Я обернулась:

– Непременно расскажи! Но тогда уж жалуйся за дело.

Она прикрывала правую щеку, поэтому магия хлестнула по левой. Раздался звук звонкой пощечины. Голова Эбби мотнулась, на лице расцвел алый фигурный след, и можно было разглядеть очертания женских пальцев. Охнув, она качнулась в объятия Калеба. С другой стороны, хоть какая-то выгода.

– Встретимся у Парнаса, дорогая кузина, – улыбнулась я.

Не вынеся унижения, Эбигейл вытянула руку, и на кончиках растопыренных пальцев затрещало какое-то светлое заклятие. Крошечные искры было видно невооруженным взглядом.

– Эбигейл, – с раздражением сказал Калеб, – не выходи из образа страдалицы.

В спину мне еще некоторое время неслись девичьи причитания: хоровые от разбойниц и сольные от кузины. Как же в детстве я мечтала этой сестрице из ада влепить пощечину! Оказалось, в фантазии отвесить оплеуху было гораздо приятнее, чем в реальности. Я почувствовала себя разве что паршивой ведьмой, недостойной называться темной чародейкой. Никакого удовольствия! Даже желание оттаскать ее за волосы никуда не делось.

Вернувшись в комнату, первым делом я дощипала розу, сложила лепестки в мешочек и отправила почтовой шкатулкой в мэрию. В записке пояснила Боузу, что передаю снадобье от любовного недуга, проверила на себе – действует в считаные секунды. Пусть Хардинг сжует все до крошки.

Некоторое время потратила на уборку. Проследила, чтобы каждый вырезанный клочок, отодранный рукав и испорченное платье сложились аккуратными стопочками, и приготовила их к починке. В самый разгар наведения порядка, когда под потолком гардеробной в истерике летали лишние (на самом деле нет) карманы, раздался стук в дверь. Вряд ли Парнас постучался бы, чтобы вломиться в комнату, которую справедливо считал личной собственностью, и устроить головомойку. Уверенная, что за порогом обнаружу Калеба, горящего желанием прочесть очередную лекцию о дружелюбии, я открыла.

Так и есть, моралист пожаловал!

– Пришел осуждать, господин светлый чародей?

– Даже в мыслях не держал. – Он посмотрел на что-то за моим плечом. – Почему у тебя за спиной стоит платье?

Я недоуменно обернулась. Клетчатое платье с неровно отхваченной ножницами прорехой на юбке действительно последовало за мной через покои и теперь замерло позади, как привидение без рук и головы. Прямо скажем, жутковатое зрелище для неподготовленной публики.

– Брысь отсюда! – цыкнула на непослушную шмотку, и та немедленно драпанула обратно в гардеробную, размахивая рукавами.

– Выезжаем завтра в восемь, – коротко объявил Калеб. – Останемся в поместье на ночь, возьми какие-то вещи и оденься полегче.

– Ты же сказал, что не торопишься, – не скрывая иронии, припомнила я.

– Завтра в замке поднимется суета. Эбигейл умеет быть громкой.

– Я не боюсь шума.

– Зато шум утомляет меня, да и дел накопилось много.

Калеб вперил предупреждающий взгляд, чтобы не спорила.

– Тогда до завтра, – согласилась я и, прикрыв дверь, похлопала в ладоши, заставляя вещи шевелиться энергичнее.

Прошлое, конечно, изменить невозможно, оно пристрочено самыми крепкими нитками до самой смерти, но было бы нечестно не оценить стремление Калеба встать на мою сторону.

Утро пришло по-осеннему пасмурное, дождливое. К путешествиям погода не располагала, но с саквояжем в руках, прячась от капающего дождя под прозрачным магическим куполом-зонтом, я спустилась по узкой каменной лестнице во внутренний двор. Калеб подъехал на коляске… Верх, правда, был поднят, однако делу это явно не помогало.