Марина Ефиминюк - Лучшие враги [litres]

– Что? Нос сгорел? – предположила я. – Веснушки уже вылезли?

– Мы могли бы жить в Грэм-холле после свадьбы, госпожа темная чародейка.

– Слишком жарко.

– Да, а в Истване слишком холодно. Особенно осенью.

– Я знаю выход. Мы не станем жениться, и каждый будет жить, где ему нравится. Что скажешь?

Калеб весело улыбнулся, сверкнув ямочкой, и ничего не ответил, хотя прекрасно понимал, что брачное соглашение доживало последние часы. Следя за тем, как он передает работнику поводья и вылезает из коляски, я пыталась понять, почему мысль о скором расставании с нежеланным – казалось бы – женихом вызывает глубокую досаду.

Слуги, присматривающие за домом, встречали Калеба тепло и по-домашнему. Невысокая седовласая женщина с загорелым до черноты лицом, представившаяся экономкой, обняла меня крепко, как родную. От неожиданной фамильярности я остолбенела. К женским объятиям я не привыкла, они заставляли меня нервничать. Мама умерла слишком рано, чтобы ее ласка запомнилась. Летти разве что гладила по голове, а Мириам вспоминала обо мне, если требовалось устроить разнос.

– Прежде чем браться за дела, поешьте с дороги! Я с утра испекла чудесные пироги с ревенем, шпинатом и фасолью. Еще горячие! Холодный чай уже стынет в ледяном коробе.

Вдруг вспомнилось, как всего несколько дней назад я поднялась по парадной лестнице родного замка и ни одна сволочь не предложила мне с дороги поесть. Сама добывала прокорм, до смерти напугав трясущуюся горничную. Да еще и Вайрон во время того обеда попытался дать пинок под зад. В общем, я в полной мере испытала на собственной шкуре знаменитое истванское гостеприимство.

– Тетушка, слишком жарко для горячих пирогов, – отказался Калеб за нас обоих. – У меня дела, а Эннари приехала…

– Я хочу есть! – в упор глядя на экономку, резко перебила я мужлана на середине фразы. – Хочу горячие пироги со всем, чем вы их начинили… тетушка.

Последовала ошарашенная пауза. Может, зря я в конце добавила это козырное «тетушка»? В свою защиту могу сказать, что мне неоткуда узнать, как правильно себя вести, чтобы экономка полюбила с первого взгляда, а со второго бросилась кормить пирогами, похлебками и прочими вкусностями.

– Чуть не оставил девочку голодной! – накинулась женщина на Калеба.

Видимо, с хозяйственными тетушками симпатия была ни при чем. Главное, вовремя высказать желание сесть за стол.

– Тетушка, она та самая темная Истван, – подсказал он.

Экономка с мужем посмотрели на меня совершенно другими взглядом, словно фамилия и цвет магии превращали меня, простите, из доброй девчонки в злого мальчишку. Даже не по себе сделалось.

– То есть ты ее не на пикник, как прошлых, привез? – протянула она.

– Прошлых? – вскинула я бровь.

– Идем на кухню, госпожа чародейка. – Экономка принялась меня шустренько подталкивать куда-то в сторону от парадного входа. Ужасно не нравилось, как все дружненько соскочили с интересной темы приблудных баб… других девиц, видимо, время от времени гостящих в поместье.

Проявляя чудеса вежливости и выдержки, я позволила себя увлечь во внутренний двор. Экономка шла и приговаривала:

– Смотри, какая тоненькая и бледненькая, как разбуженное умертвие! Но ничего, мы тебя откормим.

На умертвие я совершенно не обиделась, хотя можно было сравнить с тростинкой или хворостинкой. Злиться на женщину, желающую накормить меня пирогами с ревенем, такой же грех, как и брошенное вслепую проклятие. А потом в жаркой кухне, за массивным столом с гранитной столешницей, я восторженно заправлялась пирогами, нарезанными крупными кусками. Холодный чай с мятой оказался на высшем уровне.

– А что это с платьем твоим случилось? – спросила экономка, мелко нарезая на разделочной доске пучок зелени.

– Светлые чародейки с ним случились, – пробормотала я. – Что взять с блаженных? У них девицы в розовый цвет волосы красят и страдают диетами.

– Так-то… Калеб тоже из светленьких, и родители его, покойные господин и госпожа Грэм, светлым даром управляли… Матушка в своем саду все растения колдовством выращивала.

– Зато бабуля, говорят, была темнейшей.

Упоминать, что ее внук подарил мне магическую мастерскую, казалось излишней откровенностью.

– Жаль, она давно не с нами. Оставила мальчика сиротинушкой горемычным.

– Вы сейчас о Калебе? – на всякий случай уточнила я. Не знаю, как он себя чувствовал раньше, но теперь этот моралист совершенно не походил ни на сиротинушку, ни на горемычечку.

– О ком же еще? – вздохнула она. – Прекрасная женщина, ведь род держала в страхе, даже жить ни с кем не могла. Наведывалась пару раз в год, наводила шороху и уезжала. Вы с ней очень похожи!

Я подавилась чаем и уточнила:

– Чем же?

– Повадкой, госпожа чародейка! У вас, настоящих темных, одна и та же повадка. Вы смотрите на всех, будто прикидываете, как половчее проклясть.

– Отчего же «будто»? – полушутя отозвалась я. – Если присматриваемся, значит, планируем.

– Вы точно подружились бы, – покачала она головой.

– Или прокляли друг друга.

– А потом подружились! – Она подняла вверх палец. – Госпожа Грэм-старшая любила повторять, что настоящая дружба начинается с хорошего проклятия.

Видимо, бабуля Грэм знала толк в задорных отношениях! Наша дружба с Холтом Реграмом как раз началась с убойного проклятия честностью.

– Прошлым летом в поместье приезжали гости и оставили кое-какие вещи, – небрежно вымолвила она. – Поменяешь одежду, госпожа чародейка?

В жаре, как ни странно, хорошо елось, а соображалось хуже. Колдовать в плотном платье, чулках и осенних ботинках тоже было не огонь, трое потов сойдет.

– Спасибо, – с большой благодарностью согласилась я воспользоваться чужим гардеробом.

Легкое светлое платье, пахнущее мылом и лавандовыми шариками, висело на мне балахоном, едва достающим до середины икры. Вырез не оставлял простора для фантазии. Я не жаловалась на фигуру, но владелица платья наверняка гордилась своими аппетитными формами. Ростом, правда, не вышла…

И – для ее же блага! – пусть физиономией тоже не выйдет, потому как мне уже ужасно не нравилась эта неизвестная гостья, забывающая предметы туалета в поместьях чужих женихов. Единственное, что эту фигуристую коротышку отделяло от какого-нибудь проклятия, – мне нужно было во что-то переодеться.

Огладив себя по бокам ладонями, я подогнала одежду по размеру: заставила верх сузиться, подол удлиниться, а горловину уменьшиться. Босоножки оказались впору, а до следующего утра магической перекройки платья должно было хватить.

– Теперь можно и добрые дела творить! – выйдя из лакейской, торжественно заявила я.

В кухне с горячим очагом и аппетитными запахами еды не ощущалось, что дом фактически был покинут хозяевами. Стоило оказаться за пределами людских, как становилось очевидным: особняк крепко спал и не дряхлел только благодаря тому самому защитному контуру бабули Грэм.