Марина Ефиминюк - Лучшие враги [litres]

С экономкой мы прошли по первому этажу. Мебель в комнатах скрывали белые чехлы. Воздух не пах ни старьем, ни пылью, да и пыли-то нигде не было. Невольно я подмечала на стенах печати, оставленные чародейкой. Старая Грэм давно ушла на тот свет, а чары по-прежнему не позволяли дому дряхлеть и сыпаться. Стоило контуру истаять, как комнаты с идеальными тканями и бронзовыми светильниками, такими блестящими, словно их начистили только вчера, охватило бы неизбежное разрушение, грозящее единственному наследнику большим ремонтом.

– А вот и господа Грэмы. Рисовали незадолго до трагедии, – вдруг произнесла экономка, притормозив в музыкальной комнате с накрытым простыней клавесином и дверьми, ведущими в сад.

Семейный портрет был живым. Если присмотреться, то подросток, стоящий за левым плечом матери, вздыхал, всеми силами стараясь показать, как его достало позирование, а супруги то держались за руки, то отпускали их. Родителей Калеба я видела впервые. Внешне он был похож на отца, но светлые глаза взял от матери: такие же холодные и острые.

– Господа погибли не в поместье, – вздохнула экономка. – Зверь напал в ночь по дороге в столицу.

– Калеб похож на отца, – вырвалось у меня.

– И он очень порядочный, – в голосе женщины прозвучали горделивые интонации, заставившие меня покоситься на нее с большой иронией. – Это у них семейное… Откуда начнете, госпожа чародейка?

– Отсюда, – не стала я откладывать дело в долгий ящик, все равно до вечера предстояло облазать весь особняк, одичалый сад и проверить хозяйственные постройки, чтобы не пропустить ни единого магического символа.

При первом же взгляде на печать выяснилось, что темная чародейка, как это ни абсурдно звучало, защитила защитные чары! Похоже, она рассчитала, что когда-нибудь в доме появятся дети, войдут в особый для чародеев возраст, когда колдовать еще толком не выходит, но сунуть два пальца в чужое темное заклятие – это не просто любопытство, а дело чести.

– Тетушка, вы пьете сердечные капли? – не сводя глаз со знака, спросила я.

– Никогда на сердце не жаловалась, – отозвалась она. – А что?

– На вашем месте я держала бы флакон под рукой.

– Зачем?

– За этим… – Кончиком пальца я прикоснулась к печати, даже магию не успела использовать, а стена выплюнула облако черного липкого дыма, мгновенно залепившего глаза, залезшего в нос и заполнившего легкие едким смрадом.

– Матерь божья! – охнула экономка, закашлявшись.

– Да нет, это ваша потрясающая женщина, державшая в страхе всю семью, – пытаясь развеять ладонью дым перед лицом, просипела я.

Следующая печать находилась в столовой с длинным обеденным столом и многочисленными стульями, накрытыми огромным полотнищем. Некоторое время мы с экономкой разглядывали подмигивающий побледневший глаз в треугольнике.

– Давай, госпожа чародейка, сначала помолимся?

– Предлагаете попросить помощи у идейных врагов? – пошутила я, а когда экономка обиженно пождала губы, то предложила: – Не бойтесь, тетушка, бабуля Грэм просто поставила заглушки от детей, чтобы не лезли к темной магии. Она же не собиралась укокошить собственных внуков.

– О, милая, ты просто не знала эту старую ведьму! – запальчиво произнесла экономка, забыв, что еще час назад бабка Грэм была «потрясающей женщиной». – Она открыто говорила, что выживать должны сильнейшие, а любопытство – страшный грех.

– Уверяю, все будет хорошо, – вздохнула я и очень осторожно протянула руку, чтобы снять с заклятия защиту.

Как ни странно, знак не куснул кончики пальцев, так что я без промедления в него ткнула магией. Неожиданно из символа полилась темнота. Длинными щупальцами чернота, похожая на густую смолу, потянулась по стене, мигом скрыла все окна, запечатала дверь, и мы остались в кромешном мраке, словно безлунной ночью в три часа ночи, традиционные для пробуждения умертвий. Портрет какого-то из предков Истванов вдруг вспыхнул красными всполохами. Экономка испуганно ойкнула и начала молиться.

– Святые демоны, это так прекрасно, что я готова расплакаться! – восхищенно выдохнула я, изумляясь бабкиной выдумке, и с помощью нехитрого заклятия вернула свет в столовую.

На тетушку было страшно смотреть. Пришлось отправить ее на кухню пить валерьяновые капли и продолжить восстановление контура самостоятельно. Не то чтобы мне прежде очень остро требовалась компания.

Третья печать нашлась в библиотеке, не такой шикарной, как в Истване, но парочкой неплохих фолиантов тоже способной похвастаться. Я с любопытством обошла шкафы, чтобы присмотреть какое-нибудь чтение на ночь, и только потом приблизилась к печати, находящейся на торце книжного стеллажа.

– Ну… с демонической помощью! – решительно кивнула я самой себе и, встав на цыпочки, потянулась к поблекшему символу.

– Бабка была большой фантазеркой, когда дело касалось защитных чар, – прозвучал голос Калеба за моей спиной. – Совсем как ты с проклятиями.

На талию мне легла горячая ладонь, вторая нахально скользнула по обнаженной руке. Мужские пальцы окольцевали тонкое запястье, а к лопаткам прислонилась крепкая грудь. Несильно, но ощутимо. Или, может, у меня неожиданно обострились все чувства.

– Когда-нибудь пробовала слияние магии, темная Истван? – пробормотал он мне на ухо.

– Нет, – отозвалась я, уже понимая, что мне не нравится эта идея.

– Зря, – прошептал он и действительно позволил своим пальцам замерцать светлой силой. – Волшебно расслабляет.

Все случилось мгновенно: бабкин знак с хлопком перегорел и выпустил зеленоватый дымок, платье снова превратилось в короткий балахон с неуместным вырезом, а моя коса сама собой расплелась, и длинные волосы, завившись мелкими кудряшками, разметались по спине… Калеб мгновенно потушил магию и замер. В напряженной тишине с тихим шелестом от стены оторвался пласт стенной ткани, обнаружив под собой еще один слой, но другого цвета. Первый был красивее, в нем преобладал темный тон.

– Если ты скажешь, что хотел как лучше, я тебя чем-нибудь огрею, – пообещала я. – И это будет не проклятие.

– Хочешь, я найду табурет, чтобы было проще дотягиваться до печати? – услужливо предложил он.

– Это явно спасет тебя от кучи проблем, господин светлый чародей.

Пока он искал в библиотеке табурет, ругаясь сквозь зубы, я избавилась от ведьмовских кудрей и сузила платье. Длину и глубину выреза изменить второй раз не удалось.

Вместо библиотечного устойчивого табурета Калеб принес пуф на изогнутых ножках с такой помпезной расцветкой, что вставать на него казалось неудобным, вроде как топчешь королевскую мебель. Когда я поднялась, опершись на предложенную руку, то те самые изогнутые ножки предательски закачались, словно намекая, что если подставка когда-то стояла во дворце, то ее не стащили, а списали по выслуге лет. Хотелось верить, что она подо мной не развалится.