Наталья Бульба - Целительница

Потянувшись за бокалом — требовалось срочно занять руки, поднесла его к губам. Сделала глоток.

Поворот событий оказался неожиданным. Я не знала бабушек и дедушек, а тут…

Мысль о том, что отец поторопился, была острой и жгучей, едва ли не выбив слезы на глазах, но я быстро от нее избавилась. Если пошел на такой шаг, значит, обстоятельства вынуждали действовать именно так.

— И что теперь будет? — Юля явно была под впечатлением от услышанного. Куда только делась ее веселость?!

— Будут искать — кто, — твердо, не сомневаясь в своих словах, произнес Тоха. — А вот когда найдут…

— Надо будет к Илюхе завтра заехать, — посмотрела на меня Юля. — Ты же со мной?

Честно сказать, я не хотела, но… Другой шанс посмотреть на родных, мог появиться не скоро.

Настойка была хороша. Крепкая. Пряная. Горьковатая.

Хоть и увлечение, но Трубецкой в нем достиг небывалых высот.

— Вот скажи мне, Даня, в кого он такой? Тамара — святая. Я не отличаюсь кротостью нрава, но чтобы оскорбить женщину…

Рассказывать Трубецкому о вчерашнем инциденте Данила Евгеньевич не собирался. Выслушал доклад Сергея, поблагодарил, еще раз попытался оплатить услуги, но, встретив серьезное сопротивление, временно отступил. Возвращать одежду, приобретенную для этого случая, Сергей не стал, что было более чем понятно — ему и дальше работать, а со всем остальным…

Главное, не давить слишком сильно. Чтобы парень не уперся конкретно.

Нет, заниматься благотворительностью Данила Евгеньевич не собирался. Не в данном контексте. Просто предполагал, что помощь Сергея ему понадобится еще не раз. А это — время. А время, как известно, деньги. Особенно в том варианте, когда семья из трех человек содержится на две пенсии и не самый высокий заработок, потому как без особого риска.

— Молодой он еще, — причмокнув от удовольствия, философски заметил Данила Евгеньевич. — И память у него хорошая.

Трубецкой выслушал. Хмыкнул — про память старый друг заметил точно, опустошил рюмку:

— Так что там про капелюшечки?

Данила Евгеньевич поперхнулся, посмотрел укоризненно.

Их отношения были даже не дружескими — братскими, в том лучшем смысле, когда друг за друга горой. А то, что один князь, а второй простой дворянин, никого из них особо не волновало.

Там, где грань жизни и смерти, на некоторые вещи смотришь иначе.

Им — довелось побывать и увидеть.

Впрочем, особых трений у них не было и до этого… довелось. Просто оба умели ценить главное. И хранить его, защищая от событий и обстоятельств.

— Про капелюшечки… — угрюмо повторил Данила Евгеньевич. Наполнил рюмку, выпил, собираясь с мыслями.

Первая попытка отработать методику оказалась провальной. Стоило попробовать выдавить ту самую капелюшечку, рвануло, как из брандспойта.

Сергею-то хорошо — чем плотнее полевой корсет, тем крепче держит спину, а вот самому Даниле Евгеньевичу плохо. Как минимум от осознания, что какая-то деревенская знахарка могла, а он — нет.

Вот тогда и решил использовать Александру. Было ощущение, что в рассказе девушки кое-чего не хватало. И это «кое-что» напрямую касалось того, чем он занимался.

Оставив парня отдыхать, позвонил Саше.

Та появилась через полчаса. Посмотрела на лежавшего на кушетке Сергея, на Данилу Евгеньевича…

— Представляешь, — ища понимания, вскинулся Данила Евгеньевич, — я ее спрашиваю: а чем капелька отличается от капелюшечки? Я! Профессор! Заведующий кафедрой! Признанное светило! Спрашиваю у этой пигалицы! А она искренне, без тени лукавства смотрит на меня и говорит: «Капелька — это когда проходит через широкую трубочку для коктейлей. А капелюшечка — через тонкую».

— Ну… — снова наполнив рюмки, глубокомысленно произнес Трубецкой.

— Вот тебе и ну! — грозно отрезал Данила Евгеньевич. — Когда я попросил продемонстрировать и то и другое, вошла в полевую структуру и протолкнула через суженные каналы спины Сергея сначала капельку, а потом капелюшечку. А затем повернулась ко мне и заявляет: «А теперь, профессор, вы. Я в вас верю!»

Посмотрев на зашедшегося смехом друга, Данила Евгеньевич тяжело вздохнул.

Сергей тоже хохотал. Всячески сдерживался, но кушетка тряслась, вызывая не злость, а странную такую обиду пополам с гордостью. Да, себя, конечно, немного жалко, но это ведь он заметил девчонку в поезде. Это ведь он уговорил и настоял…

И Люся, когда поделился, тоже зашлась смехом. До выступивших на глазах слез и начавшейся после этого икоты.

— Ну и как, — все еще продолжая всхлипывать, Трубецкой зацепил на вилку кусочек копченого мяса, — получилось?

Данила Евгеньевич довольно усмехнулся, расправил плечи:

— А как же!

А то, что вышло коряво и далеко не с первого раза… Методику предстояло тщательно отрабатывать. То, что сделано, — первый крошечный шажочек. Как та самая капелюшечка.

— Еще она заставила поклясться, что ее имя в этой работе упоминаться не будет, — грустно добавил он. — И я ее уговаривал. И Сергей… Сам сидит на кушетке с голым торсом, убеждает… А она смотрит на него совсем не по-девичьи, как целительница смотрит, и спокойно так, твердо говорит: нет.

— Возможно, у нее на то имеются причины. — Трубецкой передвинул тарелку поближе к другу.

Данила Евгеньевич не отказался. Намотал нарезку на вилку, посмотрел на друга совершенно трезвым взглядом. Напоить целителя, если он того не захочет, задача невыполнимая. Трубецкому об этом было известно.

— Естественно, Тофа, у нее есть причины. Но ты ведь понимаешь, что если методика сработает…

— Вот тогда и поговорите еще раз, — перебил его Трубецкой.

Данила Евгеньевич подумал и… кивнул, соглашаясь. Сам ведь недавно думал про Сергея. Главное, не давить, а потихонечку продавливать. А вот с Александрой вдруг взял и растерялся. То ли потому что девушка, то ли…

— Про Варланова новенькое есть?

Трубецкой тяжело вздохнул. Профессор хмыкнул: мол, пои не пои, а про насущное я не забыл.

— К детям, а их у него двое, приставлена охрана. Супружница не кажет носа из дома. А так… — Он пожал плечом. — Он ведь в персидском отделе служит, а у персов опять какие-то непонятные шевеления. Может, одно к другому отношения и не имеет, но мои люди копают. Да и Дедов…

— Так это был все-таки он? — тут же подобрался Данила Евгеньевич.

Взгляд, которым тот тип проводил уходившую из купе Александру, профессор не пропустил.

— Пока недостоверно, но… Войдите! — разрешил он, отреагировав на стук в дверь.

Данила Евгеньевич чуть развернулся…

— Отец…

Младший Трубецкой выглядел скорее не растерянным, а потерянным. Смотрел хмуро. Кривился.

— Ты откуда такой? — поднялся старший Трубецкой. Подошел к сыну, развернул того к свету.