Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

– Юпитер, – непринужденно говорит Адди, парень выпрямляется и толкает дверь, за которой скрываются узкая площадка и лестница, ведущая вниз.

– Добро пожаловать в «Четвертый рельс».

Генри бросает на нее настороженный взгляд, но Адди хватает его за руку и тащит внутрь. Он тревожно смотрит на дверь, что закрывается позади.

– Но четвертого рельса не бывает! [17] В метро есть третий рельс – конта́ктный – жесткий провод, предназначенный для осуществления скользящего контакта с токоприемником подвижного состава.

– Вот именно, – ухмыляется в ответ Адди.

За это она и любит Нью-Йорк. Он полон тайных комнат, бесконечных дверей, ведущих в бесконечные пространства, и если у вас хватит времени, вы найдете много подобного. Некоторые Адди обнаружила случайно, другие во время той или иной авантюры. Она бережет их, прячет, как листки между страницами книги.

Лестница ведет к другой, более широкой, каменной. Над головой – сводчатый потолок, штукатурку сменяет камень, затем плитка. Туннель освещают электрические фонари, но они располагаются далеко друг от друга, поэтому свет от них довольно слабый, однако его достаточно, чтобы увидеть выражение лица Генри, когда тот понимает, где они.

В нью-йоркском метро около пятисот действующих станций, но о количестве заброшенных туннелей все еще спорят. Некоторые открыты для посещения, являя собой одновременно и памятники прошлого, и символ несбыточного будущего.

У подземки есть свои секреты.

– Адди… – бормочет Генри, но та поднимает вверх палец, склоняя голову. Прислушиваясь.

Сначала они слышат лишь эхо музыки, отдаленный гул, скорее ощущение, чем звук. С каждым шагом вниз сам воздух вокруг наполняется рокотом, затем пульсацией и наконец ритмом. Впереди тупик, туннель замурован кирпичом, на стене белая стрелка, показывающая налево.

Они поворачивают за угол, и музыка становится громче. Снова тупик, снова поворот и…

На них обрушивается звук. Туннель вибрирует от силы басов, которые отражаются от камня. Мигают сине-белыми вспышками прожекторы, мерцание стробоскопа выхватывает кадры из жизни тайного клуба: извивается толпа, дергаются в ритме музыки тела, два музыканта терзают электрогитары на бетонной сцене, несколько барменов разливают напитки по стопкам, составленным в ряд.

Стены выложены серой и белой плиткой, широкие полосы которой сходятся на арочном потолке и снова тянутся вниз, словно ребра грудной клетки какого-то большого древнего зверя. Кажется, ты находишься в его утробе, а ритм музыки бьется как сердце чудовища.

Таков «Четвертый рельс» – первобытный, пьянящий. Люку бы здесь понравилось.

Но он принадлежит Адди. Она сама нашла туннель, а потом показала его музыканту, который потом стал менеджером. В ту пору он как раз подыскивал новое место. Позже ночью она даже предложила название. Они сидели, склонясь над салфеткой. Парень записал его своей рукой, но идея принадлежала ей. Наверняка на следующий день он проснулся с похмельем и впервые задумался о «Четвертом рельсе». Через шесть месяцев Адди увидела возле железной двери здоровяка. Под облезлыми афишами прятался логотип, который они разработали вместе, только более приглаженный вариант. Адди ощутила уже знакомый трепет – когда ты нашептал что-то миру и затем видишь, как это воплотилось в реальность.

Она тянет Генри к самодельному бару. Тут все просто: за широкой плитой из светлого камня, которая служит барной стойкой, стена делится на три секции. Из напитков – водка, бурбон и текила. Возле каждой секции стоит бармен.

Адди заказывает две водки.

Все происходит молча – нет смысла орать в таком шуме. Просто поднимаешь несколько пальцев и кладешь десятку на стойку. Бармен – стройный чернокожий парень с серебристыми искорками в глазах – наливает две стопки и разводит руками, как крупье, разложивший карты.

Генри поднимает свою стопку, и Адди тоже. Они синхронно шевелят губами (кажется, он говорит: «Твое здоровье», Адди отвечает: «Салют!»), но звуки заглушаются, а звон стопок отдается лишь легкой дрожью в пальцах.

Водка проваливается в желудок, как зажженная спичка, и внутри расцветает огонь. Пустые стопки опускаются на стойку, и Адди тянет Генри на танцпол, к извивающейся перед сценой толпе, но бармен вдруг перехватывает Генри за запястье. Он улыбается, достает третью стопку и снова наливает, прижимая руку к груди, показывая, что это за его счет.

Они снова пьют, и снова от груди к конечностям растекается тепло. В руке Адди – рука Генри, которая тянет ее вперед. Оглянувшись, Адди видит – бармен все еще смотрит им вслед, и странное ощущение окутывает ее, как остатки сна. Она хочет что-то сказать, но музыка оглушает, водка размывает мысли, пока те не улетучиваются прочь. Адди и Генри ныряют в толпу.

На поверхности царит ранняя весна, но здесь, в подземке, разгар лета, влажного и горячего. Текучая музыка, густой, словно сироп, воздух, повсюду мешанина переплетенных рук. За сценой туннель заложен кирпичом, от чего создается эффект реверберации [18] Эффект многократного эха, возникающий в замкнутом пространстве при отражении звука от стен. , звуки многократно возвращаются, удваиваются, и каждая нота утончается, но не затухает до конца. Гитаристы, идеально попадая в унисон, играют сложную импровизацию, добавляя отголосков эха, взбалтывая воды толпы.

Затем в круг прожектора выходит девушка.

Эльфийского вида подросток, фейри, как назвал бы ее Люк, в черном кукольном платье и армейских ботинках. Белокурые волосы собраны в два пучка, кончики короной торчат вверх. Единственные цветные пятна – ярко-красный разрез рта и радуга, маской нарисованная на глазах. Гитары оживают, пальцы музыкантов принимаются летать по струнам. Содрогается сам воздух, удары отдаются на коже, в мускулах и костях.

А потом девочка начинает петь.

Ее голос – вопль, крик банши, если бы банши пели песни. Слоги сливаются, согласные почти неразличимы, и Адди подается вперед, силясь разобрать слова. Но те ускользают, прячутся в ритме, теряются в дикой энергии «Четвертого рельса».

Гитары исполняют свой гипнотический припев.

Певица кажется едва ли не марионеткой, которую тянут за ниточки. «Люку бы она понравилась, – думает Адди и на мгновение задается вопросом: – Бывал ли он здесь с тех пор, как она обнаружила это место?» Адди вдыхает воздух, словно пытается учуять мрак, будто он – дым, но затем заставляет себя остановиться, выбросить его из головы и освободить место для парня, что танцует рядом, подпрыгивая в такт.

Генри запрокинул голову, очки запотели, пот стекает по щекам, словно слезы. На краткий миг он кажется невероятно, просто безмерно грустным, и Адди вспоминает, с какой печалью новый знакомый говорил о потерянном времени.