Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

– Ему снова не понравилось твое предложение? – спрашивает Генри.

Большую часть года Беа пытается согласовать тему диссертации.

– Он его отверг! – По пути она чуть не сбивает стопку журналов.

Генри идет за ней, поправляя разрушения, оставшиеся после нее.

– Сказал, мол, тема чересчур заумная. Как будто он понимает, о чем говорит!

– Используешь это в заголовке? – ухмыляется Робби, но Беа не обращает на него внимания и достает с полки книгу.

– Эта ограниченная… – она берет еще одну, – закоснелая, – и еще, – туша… – и еще одну.

– Здесь тебе не библиотека! – ворчит Генри.

Беа тащит кипу фолиантов к низенькому кожаному креслу и плюхается в него. Из-под вытертых подушек выпрыгивает комок рыжего меха.

– Извини, Томик, – бормочет она и осторожно пересаживает кота на спинку старого кресла, где тот устраивается, подобрав лапы, похожий на буханку румяного хлеба.

Беа, по-прежнему изрыгая себе под нос проклятия, листает страницы.

– Я знаю, что нам нужно! – провозглашает Робби, поворачиваясь к закутку книгохранилища. – Вроде бы Мередит держит там запас виски?

И хотя всего три часа дня, Генри не протестует. Он сползает на пол, опирается спиной на книжные полки и вытягивает ноги. На него вдруг наваливается невыносимая усталость.

Беа, посмотрев на него, вздыхает.

– Мне так жаль… – начинает она, но Генри лишь отмахивается.

– Пожалуйста, продолжай громить своего куратора и мой отдел «Истории искусств». Хоть кто-то должен вести себя как обычно.

Но Беа закрывает книгу и водружает ее на самый верх стопки, а затем садится рядом с Генри.

– Можно я тебе кое-что скажу? – В ее голосе звучит вопросительная интонация, но Генри знает, что ответа не требуется. – Я рада, что ты порвал с Табитой.

Генри чувствует укол боли, словно от пореза на ладони.

– Это она со мной порвала.

Беа отмахивается, будто такие мелочи не имеют значения.

– Ты заслуживаешь того, кто будет любить тебя таким как есть. Хорошим ли, плохим или в припадке безумия.

Ты хочешь быть любимым. Хочешь всем угодить.

– Ну, когда я бываю собой, это не нравится никому, – тяжело сглатывает Генри.

– В том-то и дело, Генри, – объясняет, наклонившись к нему, Беа, – что ты не был собой. Ты потратил кучу времени на людей, которые тебя не заслуживают. Они тебя даже не знают, потому что ты не позволяешь им себя узнать. – Она берет его лицо в ладони, и в ее глазах мерцает тот же странный блеск. – Генри, ты умный, добрый и до невозможности бесящий. Ты ненавидишь оливки и тех, кто болтает во время просмотра фильма. Любишь молочные коктейли и людей, которые смеются до тех пор, пока не начинают плакать. Считаешь преступлением сначала заглядывать в конец книги. Когда ты злишься, то становишься молчаливым, а когда грустишь – много и громко разговариваешь, и напеваешь, когда счастлив.

– И?

– И я сто лет не слышала, как ты поешь. – Беа убирает руки. – Зато видела, как ты сожрал чертову тонну оливок.

Возвращается Робби с бутылкой и тремя кружками. Единственный посетитель «Последнего слова» уходит, и Робби запирает за ним дверь, выставив табличку «Закрыто». Он устраивается между Генри и Беа на полу и открывает бутылку зубами.

– За что пьем? – интересуется Генри.

– За новое начало, – усмехается Робби и разливает виски по кружкам, а глаза его продолжают гореть странным блеском.

18 марта 2014

Нью-Йорк

Звонит дверной колокольчик, и в магазин врывается Беа.

– Робби думает, что ты его избегаешь, – заявляет она вместо приветствия.

У Генри замирает сердце. Ответ, конечно же, «нет» и одновременно «да». Генри не в силах забыть обиженный взгляд Робби, но это не оправдывает его поступок. Хотя, возможно, и оправдывает…

– Выходит, правда, – кивает Беа. – И где ты прятался?

Генри хочет сказать «мы же виделись у тебя на вечеринке», но не знает, стерся ли у нее из памяти весь вечер или только эпизоды с участием Адди.

Кстати, о ней…

– Беа, познакомься, это Адди.

Беатрис поворачивается, и на секунду, на одну лишь секунду, Генри кажется, что подруга все помнит. Беа взирает на Адди, как на произведение искусства, которое уже видела раньше. И Генри, несмотря на предупреждение, ждет, что подруга кивнет и скажет: «Рада видеть тебя снова».

Но Беа только расплывается в улыбке.

– У тебя такое лицо… Словно неподвластное времени.

Генри потрясает это странное эхо, сила дежавю.

Но Адди просто улыбается и отвечает:

– Мне такое часто говорят.

Пока Беа разглядывает Адди, Генри разглядывает свою подругу.

Обычно та всегда выглядит безупречно, но сегодня у нее на пальцах следы неоновой краски, на виске – мазок золотистой, а на рукаве нечто похожее на сахарную пудру.

– Чем ты занималась? – удивляется он.

Беа бросает на себя взгляд.

– О, я была в «АРТефакте»! – говорит она, будто это все объясняет. Видя замешательство Генри, Беа начинает рассказывать. «АРТефакт», по ее словам, – это наполовину парк аттракционов, наполовину художественная выставка, павильоны с интерактивными инсталляциями на Хай-Лайне.

Беа принимается болтать о зеркальных залах и стеклянных куполах со звездами, сахарных облаках, перьях, оставшихся после подушечных боев, фресках, составленных из записок тысяч незнакомцев. Адди оживляется, а Генри думает: наверное, трудно удивить девушку, которая прожила триста лет.

С сияющими глазами она поворачивается к нему и заявляет:

– Мы должны туда пойти!

И Генри сразу вспыхивает желанием попасть в то место. Разумеется, нужно что-то придумать с магазином, ведь других продавцов нет, а до закрытия еще четыре часа. Но у него появляется идея…

Он берет книжную закладку – единственную собственную сувенирную продукцию букинистического – и с обратной стороны кое-что пишет.

– Беа! – зовет он и подталкивает записку по стойке подруге. – Закроешь магазин?

– У меня своих дел полно, – огрызается та, но затем переводит взгляд вниз.

Аккуратным почерком Генри на закладке написано: «Абонемент в библиотеку “Последнее слово”».

– Повеселитесь там как следует, – ухмыляется Беа, махая им вслед.

5 сентября 2013

Нью-Йорк

Иногда Генри хочет обзавестись кошкой.

Вообще-то можно было бы приютить Томика, но приблудыш неотделим от «Последнего слова», и Генри терзает суеверное подозрение, что, если попытаться унести дряхлого кота из букинистического, он превратится в пыль, прежде чем окажется дома.

Генри знает, слишком мрачно думать так о людях и домах, то есть в данном случае о домашних животных и их домах, но уже опустились сумерки, и он перебрал с виски. Беа проводит лекцию, Робби отправился на представление приятеля, поэтому Генри остался один.