Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

Она читает, пока не заканчиваются строчки, дальше идут пустые страницы, которые ждут продолжения.

Генри выключает воду, и Адди заставляет себя закрыть дневник и бережно, почти благоговейно положить его на постель.

29 июля 1778

Фекан, Франция

Если подумать, Адди могла бы прожить всю жизнь и умереть, так и не увидев моря. Хотя это неважно. Сейчас Адди здесь. Справа каменными стражами, охраняющими пляж, возвышаются светлые скалы. Она сидит, расправив по песку юбки и устремив взгляд на морской простор. Береговая линия сменяется водой, а вода – небом.

Адди, конечно же, видела карты, но бумага и чернила не дают совершенно никакого представления о море. О запахе соли, рокоте волн, гипнотических чарах прилива, бескрайности морских просторов. О том, что где-то там, за горизонтом, существует что-то еще.

Пройдет почти сто лет, прежде чем Адди пересечет Атлантику и во время путешествия станет гадать, верны ли карты вообще, усомнится в самом существовании земли… Но здесь и сейчас Адди просто очарована.

Когда-то весь мир для нее заключался в крошечной деревне посреди Франции. Но постепенно он становился все больше. Разворачивалась карта ее жизни, показывая холмы и долины, города, столицы и моря. Ле Ман. Париж. А теперь море…

В Фекане она уже около недели, проводит дни на пирсе, любуется приливом. Если кто и заметит странную женщину, в одиночку прогуливающуюся по пляжу, ее не потревожат. Она наблюдает, как причаливают и отчаливают корабли, и размышляет, куда они плывут. Размышляет, что случится, если она взойдет на борт, куда ее доставит судно. Адди не хочет возвращаться в Париж. С пропитанием все сложнее, ее преследуют невзгоды, и в целом обстановка ухудшилась. Напряжение выплеснулось за пределы города, нервная энергетика докатилась и до побережья. «Тем больше причин, – думает Адди, – покинуть страну».

И все же что-то всегда ей мешает.

К примеру, сегодня это надвигающаяся буря. Черные тучи заволокли небо и нависают над морем. Кое-где солнечные лучи все же пробиваются сквозь облака, озаряя сизо-серую воду.

Адди берет книгу, что лежала рядом с ней на песке, и принимается читать:

«Буря» Шекспира. Иногда Адди сбивается, стиль не совсем привычен, английская рифма и размер все еще чужды ее разуму. Но она учится и порой даже попадает в ритм.

Света становится все меньше, и разобрать строки непросто. О да, все дарованное нам когда-то исчезнет…

– Мы созданы из вещества того же, что наши сны. И сном окружена вся наша маленькая жизнь, – продолжает знакомый голос за ее плечом. Тихий, словно едва слышный смех. – Не все жизни такие маленькие.

Над ней тенью нависает Люк.

Адди так и не простила ему ту жестокую ночь в Вийоне. И даже сейчас готова к повторению, хотя за прошедшие годы они несколько раз виделись и заключили осторожное перемирие, но все-таки лучше ему не доверять.

Люк опускается рядом с ней на песок, лениво обхватывая рукой колено. Даже здесь его движения полны томной грации.

– Я видел, как он это написал…

– Кто, Шекспир? – Адди не в силах скрыть удивление.

– А как ты думаешь, кого он звал в глухую ночь, когда не мог найти слов?

– Врешь!

– Бахвалюсь. Это не одно и то же. Наш драгоценный Уильям искал покровителя, и я любезно согласился.

Буря все ближе; завеса дождя надвигается на берег.

– Ты и правда таким себя воображаешь? – спрашивает Адди, стряхивая с книги песок. – Эдаким великодушным благодетелем?

– Перестань дуться, ты сама сделала неправильный выбор.

– Разве? Зато я все еще свободна.

– И забыта.

Но Адди готова к колкостям.

– Как и большинство вещей. – Она устремляет взгляд на море.

– Аделин… Какая же ты упрямица. А ведь не прошло и ста лет. Что же станет еще через сотню?

– Понятия не имею, – равнодушно отзывается она. – Но думаю, ты обязательно поинтересуешься лично.

Буря достигает берега. Уже падают первые капли, и Адди прижимает книгу к груди, пряча ее от дождя.

Люк поднимается.

– Пошли, – говорит он, протягивая руку.

Это не столько приглашение, сколько приказ, но мелкий дождь быстро превращается в ливень, а платье у нее всего одно. Она встает без помощи Люка, отряхивает песок с подола.

– Сюда…

Он ведет ее по городу, не разобрать, куда, впереди маячит только силуэт здания. Но вот они подходят ближе, и Адди видит высокие шпили, пронзающее низкие облака. Так и есть – церковь.

– Да ты шутишь.

– Не я ведь вымок, – возражает Люк.

И в самом деле, он остается сухим. К тому времени, когда они забегают под каменный навес, Адди уже мокрая до нитки, а на Люке ни капли. Дождь его даже не коснулся.

Люк с улыбкой тянется к двери. И неважно, что церковь заперта. Будь храм закован в цепи, для Люка он остался бы открытым. Подобные препятствия, как уже поняла Адди, для мрака не имеют значения.

Воздух в церкви затхлый, каменные стены сдерживают летнюю жару. Слишком темно и не видно ничего, кроме очертаний скамей и фигуры на кресте.

– Узри же дом Божий! – простирает руки Люк.

Возглас, негромкий и зловещий, эхом разносится под сводами.

Адди всегда было любопытно, может ли Люк ступить на священную землю, и звук его шагов под сводами церкви служит ответом на сей вопрос.

Адди идет по проходу и думает, в какое же странное она попала место. Не звонят колокола, не играет орган, нет привычной толпы, которая явилась на службу. Без всего этого церковь кажется заброшенной. Словно не храм, а склеп.

– Не желаешь исповедоваться?

Люк двигается так же плавно, как тени во тьме. Только что был позади нее – и вот уже сидит в первом ряду, закинув руки на спинку скамьи и лениво вытянув скрещенные ноги вперед.

Адди преклоняла колени в маленькой каменной церквушке в центре Вийона, дни напролет просиживала в парижских соборах. Слушала колокола, орган и молитвы. И несмотря на все это, так и не поняла, что влечет людей в храмы. Как перекрытия церкви приближают тебя к небесам? Если Господь столь велик, зачем возводить стены, чтобы Его удержать?

– Мои родители верили в Бога, – вслух размышляет она, проводя пальцем по спинкам скамей. – Они много о Нем говорили. О том, как Он милосерден, светел, какой властью обладает. Говорили, что Он везде, во всем! – Она останавливается у алтаря. – Они были так легковерны.