Виктория Шваб - Незримая жизнь Адди Ларю

– А ты?

Адди поднимает взгляд на цветные витражи. Без солнца, что их озаряет, изображенные на них фигуры кажутся призрачными. Она очень хотела поверить. Прислушивалась, мечтая услышать Его голос, почувствовать Его присутствие, как ощущала на плечах тепло солнечных лучей, колосья пшеницы под рукой. Как чуяла присутствие старых богов, так почитаемых Эстель. Но в холодном каменном храме она не испытывала ничего.

Адди качает головой и говорит:

– Никогда не понимала, как верить в то, чего не чувствуешь, не видишь и не слышишь.

Люк удивленно приподнимает бровь.

– Полагаю, люди потому и зовут это «верой».

– Сказал дьявол в доме Господнем… – Произнеся это, Адди бросает на него взгляд и замечает желтый проблеск в зеленых глазах Люка.

– Дом есть дом, – раздраженно отзывается тот. – Этот принадлежит всем и никому. А ты теперь считаешь меня дьяволом? В чаще ты так и не сумела определиться.

– Возможно, ты заставил меня поверить.

Люк запрокидывает голову и коварно улыбается.

– И ты решила, что если я настоящий, значит, он тоже. Свет тени моей, день моей тьмы? Возомнила, что, помолись ты ему вместо меня, он явил бы тебе свою доброту и милосердие?

Об этом Адди размышляла сотни раз, но, разумеется, сейчас ничего не говорит.

Люк убирает руки со спинки скамьи и подается вперед.

– Но теперь, – продолжает он, – это останется для тебя тайной. Я же скажу вот что: дьявол – просто новое название одной очень древней концепции. Что же до Бога… если все, что нужно, – лишь склонность к драматизму и золотая отделка…

Люк щелкает пальцами, и вдруг пуговицы на его сюртуке, пряжки на туфлях, шитье на жилете становятся не черными, а золотыми. На фоне безлунной ночи загораются звезды.

Он улыбается и смахивает позолоту, словно пыль. Адди смотрит, как та исчезает, поднимает взгляд – и вот мрак уже прямо перед ней.

– Но в том и разница между нами, Аделин, – шепчет Люк, дотрагиваясь до ее подбородка. – Я всегда отзовусь.

Она невольно дрожит. От слишком знакомого прикосновения к коже, от жуткой зелени его глаз, дикой волчьей ухмылки.

– Да и вообще, – продолжает Люк, убирая пальцы от ее лица, – каждый бог взимает свою плату. Не только я торгую душами.

Он протягивает руку, и на его ладони прямо в воздухе загорается огонек.

– Он позволяет душам увядать, я же их поливаю.

Огонек вспыхивает, сворачиваясь в шар.

– Он раздает обещания, я – плачу вперед.

Яркая неожиданная вспышка, и вдруг пламя затвердевает.

Адди всегда было любопытно, как выглядит душа. Какое высокопарное слово – душа… Как и «бог», «время», «пространство». Когда Адди пыталась ее вообразить, то представляла себе молнию, пылинки в луче солнечного света, грозу в облике человека, нечто белое и необъятное.

Правда не так грандиозна.

Шар в руке Люка горит неярким внутренним светом, мраморный и одновременно прозрачный, сияющий.

– Только и всего?

И все же Адди не в силах отвести взгляд от хрупкого шара. Она невольно тянется к нему, но Люк убирает руку назад, подальше от нее.

– Не стоит обманываться внешним видом. – Люк крутит светящуюся бусинку между пальцами. – Глядя на меня, ты видишь мужчину, хотя знаешь, что я иной. Этот облик – лишь форма для глаз смотрящего.

Светящийся шар начинает крутиться и меняться, превращается в диск, а затем в кольцо. Ее кольцо.

Сияет ясеневое дерево, и при виде него сердце Адди замирает от желания схватить и пощупать знакомый гладкий ободок.

Но она только сжимает руки в кулаки.

– На что на самом деле похожа душа?

– Я могу тебя показать, – мурлычет Люк, и огонек снова опускается ему на ладонь. – Скажи лишь слово, и я обнажу перед тобой твою собственную душу. Сдайся, и я обещаю: последнее, что ты увидишь, будет правда.

Ну вот опять.

Пряник – и тут же кнут, и то, и другое таит яд.

Адди последний раз смотрит на кольцо, а затем отводит взгляд и поворачивается к мраку.

– Ты же знаешь, – говорит она, – я лучше буду жить и удивляться.

Рот Люка кривится, только непонятно, весело ему или он злится.

– Как пожелаешь, моя дорогая, – кивает он, гася огонек пальцами.

23 марта 2014

Нью-Йорк

Адди сидит в кожаном кресле в углу «Последнего слова». Где-то позади на полках мурлыкает кот. Она наблюдает, как покупатели тянутся к Генри, словно цветы к солнцу.

Стоит узнать что-то, и оно сразу бросается в глаза. Кто-то скажет «пурпурный слон», и ты начинаешь видеть этих слонов повсюду: в окнах магазинов, на футболках, среди мягких игрушек на полке, на рекламных щитах – и удивляешься, как раньше не обращал на них внимания.

То же самое с Генри и его сделкой.

Мужчина смеется над всем, что бы тот ни сказал.

Женщина сияет от радости.

Девушка-подросток пользуется возможностью коснуться его плеча, руки и смущенно заливается краской.

Но Адди совсем не ревнует.

Слишком давно она живет на свете, слишком многое потеряла, а то немногое, что оставалось, отбирали или воровали. Адди привыкла делиться, но все же каждый раз, когда Генри украдкой бросает на нее взгляд, ощущает приятный прилив тепла и радуется ему, как солнцу, что выглянуло из-за туч.

Адди забирается на кресло с ногами и кладет на колени книгу стихов. Пока Генри работал, она взяла себе в комиссионном магазине черные джинсы и свитер-оверсайз вместо забрызганной краской одежды. Но на ботинках в напоминание о прошлой ночи остались маленькие синие и желтые пятнышки. Почти фотография, материальное воспоминание.

– Готова?

Адди поднимает взгляд. Табличка магазина уже повернута надписью «Закрыто» наружу. Генри с курткой, переброшенной через плечо, готов к выходу. Он подает ей руку, помогая выбраться из кресла, которое, по его словам, имеет обыкновение поглощать людей.

Они выходят из магазина и по небольшой лестнице поднимаются на улицу.

– Куда теперь? – спрашивает Адди.

Еще рано, в Генри бурлит беспокойная энергия. Похоже, чем ближе сумерки, тем он деятельнее. Закат знаменует неизбежное окончание дня, а вместе со светом уходит и время.

– Ты была на фабрике мороженого?

– Звучит заманчиво.

Улыбка Генри тает.

– Значит, была.

– Я не против сходить еще раз.

Генри качает головой:

– Я хочу показать тебе что-нибудь новое. Такие места еще остались?

Адди какое-то время молчит и наконец пожимает плечами.

– Наверняка да. Просто я об этом пока не знаю.

Она хотела, чтобы прозвучало весело и непринужденно, однако Генри хмурится.

Глубоко задумавшись, он начинает озираться по сторонам.

– Ладно, – говорит, беря ее за руку. – Пошли.

Спустя час они стоят на центральном вокзале.

– Не хочется тебя разочаровывать, – сообщает Адди, оглядывая шумный зал, – но здесь я бывала. Как и большинство людей.