Юлия Цыпленкова - По ту сторону мечты

— Ох, что натворили, — покачала головой Учгей, глядя на меня. — Сейчас помогу, сама не расплетешь. — Она зашла мне за спину и поцокала языком: — Как запутали. Невесту из тебя делали, да перестарались.

— Невесту? — я обернулась и с любопытством посмотрела на женщину.

— Ее, — кивнула Учгей и улыбнулась. — Сейчас всё уберу.

— Не надо убирать, — попросила я. — Лучше сделай, как надо. — А затем, ощутив смущение, закончила: — Сегодня Танияр за мной приедет.

— О-ой, — протянула Учгей, прижав ладонь к щеке. В глазах ее зажегся веселый огонек. — Так сделаю, Таньер глаз отвести не сможет, — заверила она меня. — Садись.

Я противиться не стала. Умываться всё равно в таком виде идти невозможно, а одеться всегда успею, и я доверила себя Учгей, несколько пугавшую воодушевлением, горевшим в глазах. Ничего, решила я, если не понравится, попробую сослаться на то, что передумала.

— Терпи, — велела пагчи и принялась за дело.

Я приготовилась, в лучшем случает к болезненному процессу, в худшем — к полному облысению, однако руки Учгей оказались проворными. Она ловко распутывала и упорядочивала тот хаос, что создали ее дочери, и я охала лишь изредка. Сами мастерицы, поначалу с опаской заглядывавшие в дом, теперь устроились рядом с нами. Они уселись на полу, скрестив ноги, и следили за тем, что делает их мать. И, окончательно осмелев, старшая спросила:

— Ашетай, как ты нас назвала?

— Как? — удивилась я.

— Ты крикнула какое-то слово, — уточнила младшая. — Мы не поняли. Оно обидное?

— А… — поняла я и рассмеялась — Мышь. Нет, оно не обидное, это зверек… Там, где я жила раньше, водились в домах маленькие грызуны — мыши. Я испугалась, что мышь залезла мне в волосы.

— Никогда не слышала о таком звере, — сказала Учгей. — Где такие водятся?

— Далеко, — улыбнулась я. — Здесь таких нет. — Подняв руку, я показал пальцами размер мыши: — Вот такой зверек и еще хвост. Длинный.

— Такой маленький? — округлила глаза старшая девочка. — А ты кричала, будто в волосах у тебя целый рырх. Ну и трусиха ты, Ашетай.

— А ну тихо, — сурово велела Учгей и добавила: — Ашетай, ты и вправду трусиха.

— Вы просто их не видели, — проворчала я. — Настоящие чудовища.

— А как они рычат? — спросила младшая девочка.

— Очень страшно, — важно ответила я и тоненько пискнула: — Пи-и. Вот как.

Пагчи развеселились. Я еще некоторое время хранила на лице непроницаемое выражение, но не выдержала и рассмеялась вместе с ними над моим испугом и жутким хищником под странным названием для этого мира — мышь.

— А кого мышь боится? — спросила старшая девочка.

— Кошку, — ответила я. — И лису, если живет в поле. И хищных птиц.

И пока Учгей занималась моей головой, я рассказывала девочкам о кошках, лисах, потом о собаках и о лошадях. Они слушали меня, открыв рты, будто сказку, и мне вдруг захотелось показать им тех, о ком я говорила. Потому, когда мне было объявлено о том, что всё готово, я, пообещав нарисовать животных, поспешила привести себя в порядок и одеться, чтобы поскорей приступить к выполнению обещания. Даже не сразу потрогала волосы, чтобы понять, что заплела мне Учгей.

Опомнилась, когда склонилась над тазом, чтобы умыть лицо. Вперед свесились нитки с бусинами, и я посмотрела на свое отражение в воде. Затем распрямилась, осторожно потрогала руками и улыбнулась. Прическа была проста и затейлива одновременно. Несколько мелких косичек на затылке сплетались в одну, лежавшую на оставшихся нетронутых волосах. Косички были перевиты нитями с бусинами, такие же нити спускались по вискам и сзади по волосам. Мне понравилось.

— Учгей, что означает это плетение? — спросила я, вернувшись в дом.

— Достаток, счастье, любовь мужа, забота, — перечисляла она, дотрагиваясь до мелких косиц, — всё это должно быть с женщиной, — закончила она, взяв в ладонь толстую косу. — Но ты не идешь замуж, с тобой пока твоя свобода, потому я оставила часть волос свободными.

— Спасибо, — улыбнулась я ей. — Мне нравится.

— Да не оскудеет ваш стол, да не обойдет Тарпык ваши земли любовью, — улыбнулась в ответ Учгей. — И дитя крепкого, как объятья мужа, и ночей жарких, как огонь в очаге.

— Ох, — смутилась я окончательно и покраснела… от удовольствия. — Он еще не просил меня… так… намеками…

— Коль снег утоптал, разыскивая, стало быть, позовет, — уверенно ответила пагчи, и я опять потупилась:

— Ох…

А чуть позже я в окружении малышни и, конечно же, взрослых рисовала на чистом от травы куске земли животных, о которых рассказывала. Моей рукой водила память, и из-под обломанной палки выходили, наверное, лучшие в моей жизни рисунки. Первой, разумеется, самый жуткий зверь моего мира — мышь. Дочки Учгей не преминули рассказать о моей утреннем испуге, и теперь веселились все собравшиеся пагчи. Впрочем, стоит признать, смеялись без злобы и издевательства. Но в какой-то момент я начала улыбаться уже натянуто, уж слишком много было шуток.

Однако стоило перейти к следующим зверям и рассказу о них, как мышь была забыта, как и мой испуг, и дальше осталось только любопытство. На этот экскурс в животный мир моего родного мира ушла почти вся первая половина дня. Пагчи с интересом слушали меня, задавали вопросы, порой ставившие в тупик:

— Если лань станет бить волка копытом в голову, что будет? Лань устанет, или волк сдохнет?

— Э-э… — протянула я. — Думаю, волк сдохнет быстрее.

— А вот если саул будет бить в лоб мгиза, то устанет саул, — важно пояснил дед-пагчи.

— А если саул будет бить рырха? — заинтересовалась я.

— Саул умный, он от рырха убежит, — ответит дед.

— Вот и лань убежит от волка, — улыбнулась я, на том дискуссию о копытах и лбах закончили.

На лошадях я задержалась особо. И рисовала более тщательно, и рассказывала с неожиданным упоением, в какой-то момент поймав себя на мысли, что лошадей я люблю более остальных животных.

— Ашетай, а у тебя была лошадь? — спросили меня, когда я замолчала и залюбовалась нарисованным скакуном.

— Была, — ответила я и вдруг нахмурилась, потерла лоб и менее уверенно произнесла: — Был… конь… жеребец… Ам… Аметист, — почти шепотом закончила я.

— Что говоришь?

— Аметист? — спросила я себя и пробормотала совсем уж непонятное: — Аферист он, ваша милость, как есть — аферист. Боги, — гулко сглотнула я и сжала пальцами виски.

— Что такое, Ашетай? — ко мне подступил Алем, сегодня оставшийся в поселении.

— А? — я подняла на него рассеянный взгляд и выдавила улыбку: — Голова разболелась.

— Сейчас пройдет, — донесся из-за спины чей-то голос.

Прикрыв глаза, я некоторое время постояла в воцарившейся тишине. Значит, у меня был конь, которого звали Аметист, но, похоже, было у него еще одно прозвище — Аферист. И перед внутренним взором встал гнедой жеребец. Однако сколько бы я ни терзала себя попытками вспомнить больше про коня, про его проделки, раз уж его называли аферистом, и про того, кому была сказана эта фраза: Аферист он, ваша милость, как есть — аферист», — дальше этого отрывка не продвинулась. Только боль в висках усилилась настолько, что на глаза выступили слезы. Стало быть, время еще не пришло. И я перестала себя терзать.