Светлана Гресь - Марта

Вдруг послышалось тихое мяуканье. Кто-то неизвестный осторожно, но настойчиво, царапал лапой мокрое стекло. Собравшись с духом, подошла тихонько на цыпочках к окну и увидела черную тень. Обрадовалась, узнав Дружка. Открыла форточку.

Грациозно изогнув спину, бесшумно прыгнул вначале на подоконник, потом на пол черный, с белоснежной отметиной на груди, большой кот. Лениво потерся о мои ноги и мягко прыгнул на кровать, привычно ныряя под одеяло. Я быстро забралась к нему. Он, тихонько мурлыча, устраивался поудобнее, прижимаясь ко мне своей теплой, шелковистой шубкой.

Моментально все страхи и видения исчезли. Появился совсем неожиданно спаситель. Его вкрадчивое, уютное мурлыканье успокаивало душу, согревало тело. Сердечко девичье угомонилось, перестало испуганно вздрагивать при каждом мимолетном шорохе, искать чудище в комнате.

Кот этот как-то прибился к нам, жил одно время. Кормила его, чем могла. Молоком поила, сметаной, украдкой, угощала. Мать, конечно, была решительно против. Говорила, что самим есть нечего, еще котов бездомных приваживать.

Я же очень привязалась к Дружку, как его назвала. Он ходил везде за мной по пятам. Если что-то делала по хозяйству – неизменно находился рядом. Такая преданность очень трогала меня. Я в нем души не чаяла.

У кота была блестящая черная шерстка. На груди белое пятно. И глаза большие, круглые, желтые и понимающие. Часто по ночам, скрываясь от матери, прижималась к нему и шепотом рассказывала о своих неприятностях. Он выслушивал, тихонько урча, прикрыв глаза. Я искренне верила, что он понимает, о чем ему говорю. Потом эти неприятности самым удивительным образом исчезали сами по себе.

Однажды мать принесла колбасы докторской немного. Она была такая аппетитная, розовая, сочная. Мама не удержалась и купила на последние деньги, хотела побаловать дочь. Дружок с таким вожделением смотрел на этот лакомый кусок, что я не выдержала и отдала ему. Мать, как увидела, что кот доедает колбасу, которую она даже себе не позволила попробовать, так рассердилась…

Полотенцем по спине мне хорошо тогда досталось, и кота с яростью было выгнано на улицу. Куда ушел, где делся. С того времени, так и не появлялся.

Как за ним скучала! И вот вернулся. И как раз сегодня, когда так нуждалась в теплой дружеской поддержке. Хоть одна живая душа рядом, готовая разделить с тобой все страхи и переживания тревожной, холодной ночи.

И все сразу оказалось не так страшно. Чуточку светлее стало в комнате, теплее даже. За окном все та же плачущая, страдающая неустроенностью, ночь.

Но вместо чьих-то ужасных глаз оказался обыкновенный мокрый лист, прилипший к стеклу. И ветер запел ласково колыбельную, не пугал больше своим стоном. Монотонный и глухой стук капель о крышу уже заглушал звуки ночные, пугающие. Стал действовать усыпляюще. Обняла Дружка за мягкую шею, прижалась к нему, и закрылись поневоле глаза. Постепенно согрелась и поплыла в приятной дреме. Не заметила, как уснула.

Гляжу, и вижу себя в кинотеатре будто. Передо мной экран большой, волшебный и кто-то добрый, неизвестный показывает кино.

На коленях Дружок лежит, мурлычет ласково. Глажу его по шерстке мягкой и с удовольствием смотрю фильм необычный.

А на экране лето знойное в разгаре…

III

Сладкий грех .

Облака в бездонной синеве разлетелись белыми барашками. Плывут неспешно, торжественно, сливаясь в зыбкой дали с краем небес. Светило высокое, жадное немилосердно жжет землю. Медленный, жгучий воздух одуряюще пахнет мятой, вербеной, ромашкой и солнцем. Легкий ветерок лениво копошится в свежескошенной траве. Упившись горькой полынью, резво спускается к реке, где в водовороте у крутого берега клокочет темная вода. Припадая истомленным поцелуем, жадно ловит скользящими губами беглую струю кипящего потока, волны которого затем выносятся на середину, успокаиваются в плавном течении. Величественно и безмятежно катится река серебристой, извилистой лентой по широкому зеленому долу, становясь все уже и уже, и, наконец, острой линией упирается в небосклон. Долина пологим размашистым уклоном сбегает вниз и тоже простилается к горизонту, сливаясь с ним в одну колеблющуюся черту. Слышен кузнечиков неугомонный звон. Резкий и трескучий. Снотворный и сухой. Здесь на пригорке, под липою густою, свежо и прохладно. Бушует лето буйством красок, избытком праздника. Жизнь – неиссякаемая радость.

― Я думала, ты сегодня не придешь. – Елка, щурясь от солнца, теребила пальцами платок, – вчера так быстро ушла.

― Не хотела, чтобы батюшка мой заметил, что вернулась поздно. Он хоть и стар, но приметлив. Потом торопилась тесто поставить, хотелось сегодня угостить тебя пирожками. Попробуй. Тебе понравится.

― Пока не хочется, – лениво потянулась девушка, – попозже, ладно.

Может, Май подойдет. Вот и угостишь его.

― А кем он тебе доводится, – отведя глаза в сторону, краснея, спросила Хима, – брат или…

― И не брат и не или… перебила, смеясь, сбивчивую речь товарки, – хотя мне, как родной. Сколько себя помню, всегда рядом был. Он веселый. С ним не соскучишься.

― Так вы что, все в лесу живете, – непонятно отчего обрадовалась Хима такому ответу и бросила косой взгляд на деревья, что бесцеремонно подбирались почти к самой реке. Лес всегда пугал девушку своей непостижимой таинственностью. Мало кто мог прятаться в его густых, мрачных зарослях. То ли поле. Вышел и все вокруг видно, – и много вас? Где же избы ваши? В деревне говорят, что в лесу только нечистые живут.

― Ну, это с какой стороны глядеть. Придет время, покажу. Нас там немало. Зря на глаза не показываемся. Чужих к себе не допускаем.

Елка прикрыла глаза ладонью, с интересом глядя на согбенную старушку, так нелепо одетую в этот знойный полдень, и не понятно, откуда возникшую. Она брела, не замечая ничего и никого вокруг, усталым, скользящим шагом, неотступно глядя себе под ноги. По всему видать, издалёка идет и давно. Девушки вскочили, удивленные. Путница, проходя мимо, даже головы не подняла.

― Бабушка, – негромко позвала сердобольная Хима. – Вам дурно?

Та встрепенулась, недоуменно разглядывая по сторонам, заметила Елку.

― Здравствуйте, – сконфуженная девушка казала первое, что пришло ей в голову.

Странница медленно провела рукою по лицу. Затем, как бы очнувшись, утомленно махнула головой.

― Присядьте, отдохните. Поди, вам еще долго идти, – засуетилась Хима. – У нас тут и пирожки есть, теплые еще. Вот, берите, угощайтесь, – участливо глядя на изможденную бабку, протянула угощение. – Вы с чем больше любите, с ягодами, с капустой?

Незнакомка посмотрела на девушек своими пустыми, немигающими глазами из-под низко надвинутой накидки. Потом тяжело опираясь на свой корявый посох, все же присела на траву. Протянула ноги, обутые в нечто такое же странное, как и сама. Глянула еще раз вниз на долину, осторожно положила посох рядом. Накидку не скинула, а, как бы озябнув, еще больше укуталась в истлевшее от долгого пути одеяние.