Джанин Фрост - Бесконечный поцелуй тьмы

Как только первый символ был завершён, внутри круга начали формироваться тени. Аху , проклятые души преисподней. Если бы он не был достаточно сильным, чтобы завершить ритуал, начертав все двенадцать символов, аху бы уничтожили его, унеся его душу к Амат, Пожирательнице душ ( прим. переводчика: чудовище, обитавшее в Дуате, в огненном озере, и пожиравшее грешников, не прошедших испытание суда Осириса; чаще всего изображалось в образе гиппопотама, с львиными лапами и гривой, и головой крокодила ).

Перед его взором возникла тьма, которая, казалось, дразнила его. Это была бесконечная Река Мёртвых, по которой должен прибыть перевозчик, если у Менчереса всё получилось? Или это была бесконечная тьма Дуат, где он будет осуждён умереть как один из беспокойных аху ? Неужели его неудача была предсказана судьбой, и он обречён провести вечность в этой ловушке, как окружающие его духи?

— Менчерес, — сказал Влад, игнорируя предупреждение не вмешиваться. — Остановись.

— Слишком поздно, — решительно произнёс он, снова обмакивая палец в чашу с кровью.

Даже это лёгкое движение, казалось, глубже вонзило лезвие в сердце. Он попытался сосредоточиться на алой жидкости, когда наносил следующий символ вместо того, чтобы пытаться игнорировать невыносимую боль, подавляя желание сейчас же вытащить кинжал. Если он вынет его, аху вокруг него материализуются и поглотят его. Но чем дольше он держал кинжал и рисовал символы, тем больше энергии получали аху . Они питались болью, и, с серебром в груди, Менчерес был для них пиршеством. И чем больше силы они поглощали, тем материальнее становились.

Менчерес ещё раз погрузил палец в чашу. Кровь Киры была его частью, смешавшись с кровью доноров, от которых он питался. Но этого было недостаточно , он хотел быть с ней сейчас. Она верила в него настолько, что рискнула своей жизнью в деле с Раджем, человеком, который уже был повинен в её смерти. Пускай он и подвёл её в тот раз, когда забрал её смертность, но на этот раз он её не подведёт.

Он начертал третий символ, а тени аху стали кружиться вокруг быстрее. Менчерес сдвинулся, чтобы сделать из символов круг; боль, которую это повлекло за собой, почти вызвала судороги. Он подавил их и начертал четвёртый символ. Каждое движение должно быть точным, ошибка сведёт на нет ритуал, и обречёт его на вечные муки. Казалось, что из серебра в его сердце начали расти щупальца, пытаясь уничтожить его самого и его волю. Он стиснул зубы, пытаясь сосредоточиться на линиях следующего символа, который он выводил. Оставалось ещё семь.

Боль разливалась в нем безжалостными волнами. Пока тени аху ускоряли свой танец, кружа вокруг него, они потеряли свой туманный облик и стали человекоподобными тенями со ртами, открытыми в рычании. Влад что-то пробормотал, но Менчерес его не слушал. Он был слишком сосредоточен, ведя руку ровно, пока вспышки боли мучили его тело. Чем больше серебро находилось в его сердце, тем больше это ломало его, призывало прекратить рисовать и вытащить нож из груди. Этот ритуал был создан не для того, чтобы каждый мог добиться успеха. Он предназначался для неудач, поэтому Патра никогда не использовала это против него, когда пыталась убить его, используя магию.

Осталось шесть. Боги, он был только на полпути. Он не сможет закончить вовремя.

Менчерес продолжал рисовать, хотя перед глазами всё расплывалось из-за всепроникающей боли и вереницы кружащих аху . Они становились материальнее с каждой секундой, питаясь его болью. Когда они станут материальными полностью, они начнут питаться его плотью. И до этого недолго осталось.

Очередной приступ боли почти разрушил попытку Менчереса аккуратно нарисовать символ. Он вытянул руку, остановив свой импульс, но ближайшие символы расплывались перед глазами. Он закрыл их, тратя драгоценные секунды, чтобы успокоить боль, но она лишь продолжала распространяться. Он испуганно распахнул глаза. Чем больше он пытался не обращать внимания на боль, тем сильнее она становилась, как и аху , которые сейчас явно походили на людей, а не на бесформенные фигуры.

— Кира будет мертва к рассвету, если ты не закончишь это, — настаивал Влад, его голос почти охрип от волнения.

Менчерес сосредоточил всё своё внимание на начертании восьмого символа, позволяя боли свободно течь сквозь его тело. Это заставило его вздрогнуть, сдвигая лезвие, посылая волны агонии в его конечности, но единственное, на чём он сосредоточился — держать руки неподвижно. Всё его тело начало содрогаться, страдания были столь сильны, что заставляли его желать смерти, лишь бы боль прекратилась. Ещё один неконтролируемый толчок, и лезвие вонзится слишком глубоко. Один неправильный штрих на символе — и всё завершится. Это неизбежно , соблазнительно прошептала тьма. Почему он должен страдать, пытаясь предотвратить то, что было предопределено?

Кира. Мертва к рассвету.

Он боролся за своё зрение и неподвижность. Сейчас аху уже рычали, всё громче и громче, предчувствуя свою победу. Менчерес заставил себя не смотреть на них, чтобы закончить начертание девятого символа. Их рычание стало громче, их пальцы отталкивали его от круга, сжимали круг всё больше и больше. Он даже не поднял головы. Он продолжал рисовать, даже когда боль внутри него возросла и всё, чего он хотел — повернуть лезвие в груди и освободиться от всего этого.

— Поторопись… — проскрежетал Влад.

Рука Менчереса дрогнула, а зрение затуманилось, когда он начал рисовать десятый символ. Аху уже могли притрагиваться к нему, их руки толкали его в спину, руки, плечи, пытаясь добраться до кинжала. Он наклонился вперёд, насколько это было возможно, жгучая боль от этого движения заставила его на мгновение потерять зрение. Он заставил себя продолжать рисовать, восстанавливая линии по памяти, пока не смог хоть немного видеть. Его глаза сузились, он смог увидеть очень маленькое пространство, но здесь можно было начертать одиннадцатый символ.

Клыки вонзились в его спину, разрывая плоть. Он издал хриплый крик. Аху были достаточно материальны, чтобы начать пир.

Он не обращал внимания на зубы, всаженные в него, пока заканчивал одиннадцатый символ. Затем, используя все свои силы, чтобы держать их подальше от ножа в сердце, Менчерес начал рисовать последний символ. Агония взорвалась в нём, перед глазами всё поплыло, а рука дрожала, когда аху рвали его, но он продолжал рисовать. Лицо Киры промелькнуло в его сознании, ее полные губы разошлись в улыбке. Он сфокусировался на этой последней сознательной мысли.

Пусть аху жрут его. Пусть лезвие сидело слишком глубоко в его груди. Пусть тьма Дуата пришла. Он всё равно не прекратит рисовать символ, который поможет спасти Киру.