Джессика Гилмор - Любовь со второго взгляда

– Да, я думаю, что сегодняшний вечер для этого самое подходящее время, – согласился он наконец. – Надеюсь, все сложится удачно.

Все было готово. На приготовления в студии у Гаэля ушло очень мало времени. Должно быть, потому, что он все продумал заранее. Он сразу же установил шезлонг под правильным углом. Включил прожекторы, которые имитировали солнечный свет. Раньше он использовал их для фотографирования в ночное и вечернее время.

– Возьмите, – сказал Гаэль и бросил Хоуп чистый халат. – Пойдите и переоденьтесь. Я подумал, что вам лучше будет позировать мне не с распущенными волосами, а с тугим узлом на затылке. Сможете сделать себе такую прическу?

Хоуп кивнула. С тех пор как они вышли из бара, она практически ни слова не произнесла. Странный взгляд бездонных глаз Хоуп притягивал и одновременно пугал художника. Сегодня вечером она наконец-то созрела для своей задачи. И ему казалось, что она с нетерпением ждет той минуты, когда станет позировать ему. И он тоже сгорал от нетерпения. Он еще никогда не испытывал такого творческого подъема, как в этот вечер.

Руки Гаэля дрожали, когда он стелил на шезлонг покрывало. Сверху он положил подушку и, немного подумав, прибавил ко всему этому яркий цветастый платок. Другие натурщицы позировали Гаэлю полностью обнаженными, если не считать украшений. Но у них был богатый сексуальный опыт. Девственница Хоуп не имела с ними ничего общего. Вот почему и подход к ней нужен был особый. «Так что платок лишним не будет», – решил Гаэль, взвесив все за и против.

– Наденьте это. – Он протянул ей сумочку.

Хоуп молча взяла ее и открыла. В сумке оказался широкий и массивный золотой браслет, жемчужные сережки, черная ленточка, которую Хоуп должна была повязать вокруг шеи, шлепанцы и орхидея, которая очень шла к темным волосам Хоуп.

– Мне нужно сделать макияж? – спросила она.

– Нет. У вас чудесная кожа, – ответил он.

Краска смущения залила щеки Хоуп при этих словах. Улыбнувшись художнику, она направилась в ванную. Он почувствовал нежность к девушке. Ему вдруг показалось, что он знает ее целую вечность. Хотя в действительности они познакомились несколько дней назад.

Он приготовил палитру, краски, кисти, льняное масло, тряпки. Это тоже не заняло много времени. Странное дело. Когда он настраивал фотоаппарат, он относился к этому довольно равнодушно. Но когда расставлял кисти, устанавливал палитру и разводил краски, он, казалось, священнодействовал.

– Привет, – смущенно произнесла Хоуп, выводя Гаэля из задумчивости.

Халат выгодно подчеркивал ее тонкую талию. Она сделала именно такую прическу, которую и хотел Гаэль. Розовая орхидея около уха очень шла к бледному, одухотворенному лицу девушки. Жемчужные серьги чуть-чуть оттягивали мочки ушей. Шлепанцы оказались ей впору.

– Привет, – выдохнул он.

Медленно, мелкими шажками, Хоуп направлялась к шезлонгу. Когда она до него дошла, остановилась и вопросительно на него посмотрела.

– А теперь я должна… – начала она.

– Снимите халат и положите его куда-нибудь.

– Сейчас, – кивнула Хоуп, но не шевельнулась.

– Может быть, вам включить музыку? – предложил Гаэль. – Это вас успокоит.

– Нет, спасибо. По крайней мере сегодня мне это точно не нужно. Я должна молчать все время, пока вы будете меня рисовать? Или мы сможем разговаривать? – спросила Хоуп.

– Как хотите. Но когда я буду рисовать ваше лицо, вам лучше молчать. Ведь мне нужно будет сосредоточиться на губах.

Обычно Гаэль не разговаривал со своими натурщицами или отделывался односложными ответами. Некоторые из них сбрасывали нервное напряжение с помощью болтовни. Гаэля мало интересовали все эти женщины.

Хоуп обошла шезлонг и внимательно осмотрела покрывало, подушку и цветастый платок.

– Выглядит уютно, – отметила она.

– Вы должны будете положить голову на подушку и, не отрываясь, смотреть на меня. Скрестите ноги и сделайте так, чтобы шлепанец наполовину спал с одной из ступней. Положите руку на бедро. Постарайтесь, чтобы ваша поза выглядела как можно более расслабленной.

– Я все поняла, – кивнула Хоуп, сделала глубокий вдох и принялась развязывать пояс халата. Справившись с этим, она бросила его Гаэлю.

Он аккуратно положил халат на пол, как делал это уже девятнадцать раз. Но еще ни разу он не испытывал такого странного чувства. Ему казалось, что мир вот-вот рухнет у него на глазах. Еще ни разу он не смотрел на свою натурщицу таким сдержанным и одновременно жадным взглядом.

Гаэль понимал, что эта картина будет кардинально отличаться от всех его остальных полотен. Быть может, дело было в том, что Гаэль знал все о прошлом и настоящем Хоуп. Ему почему-то казалось, что люди, которые увидят эту картину, тотчас же узнают все тайны, страхи и надежды его необычной натурщицы. И он осознал, что ему этого совсем не хочется. Он хотел бы сохранить это только для себя. Он тяжело вздохнул, чтобы прогнать все эти непрошеные мысли, и усилием воли придал своему лицу озабоченное и деловое выражение.

Хоуп была восхитительно сложена: тонкая талия, округлые бедра, довольно большая грудь прекрасной формы, длинные стройные ноги – настоящая красавица! Некоторые натурщицы Гаэля в обнаженном виде выглядели удручающе: выпирающие ребра, впалые животы. Полное отсутствие хотя бы намека на женственность. Гаэлю казалось, что модели не умеют радоваться жизни. Да и как можно испытывать удовольствие от чего-либо, если ты постоянно сидишь на диетах? Однако в облегающей дизайнерской одежде его натурщицы смотрелись очень даже неплохо.

А Хоуп… Ее тело было практически совершенным, его лишь немного портили серебристые шрамы на бедрах.

Девушка помрачнела.

– Вы не представляете, какое отчаяние я переживала в первые годы после смерти родителей. Тогда все мои мечты рухнули в один миг. Я ненавидела себя. Ведь это я была во всем виновата. Иногда моя душевная боль становилась просто невыносимой.

– Вам не нужно ничего мне объяснять, – мягко произнес художник и нанес на палитру немного желтой охры. Потом он положил туда небольшое количество красного кадмия. Затем пришла очередь белого титания.

– Каждый раз после таких поступков я клялась себе, что это в последний раз. Но потом напряжение в моей душе становилось поистине невыносимым, и я принималась за старое. Мне казалось, что оно покидает меня вместе с кровью, которую я теряю. Когда я резала себя, то чувствовала облегчение и душевный покой. А потом я начинала испытывать презрение к себе. Я казалась себе слабой и глупой. Как-то, когда мы с Фэйт были на пляже, она спросила меня, почему я ношу такие закрытые старомодные купальники. Я ответила, что мне нравится ретро-стиль. А на самом деле я до жути стеснялась шрамов на своих бедрах. Вы ведь их тоже нарисуете? И тогда… тогда весь мир узнает…