Надежда Михайловна - Сороковые... Роковые [СИ]

— А я, милок, уже давно свой век отжила. От ня знаю чаго небо коптить ешчё приходится! — бабка нисколько не испугалась хрицев.

А хрицы удивили: послали куда-то молодого, и через час он, весь занесенный снегом, притащил охапку прутьев и кольев. Затопили печку, самый старший начал колдовать над варевом. Бабулька, чтоб не мешать, потихоньку, держась рукой за печку, ушла в закуток, старший опять дал подзатыльник молодому, сказав при этом на немецком:

— Эта старая бабушка большую трудную жизнь прожила, а ты, негодник, на неё замахиваешься. Она мне мою бабушку напомнила. Старость надо уважать!

Приготовив варево, налил в щербатую миску супу до краев и отнес гроссмутти:

— Битте, ессен!

— Стукнула дверь, и в избушку ввалился пацан с небольшой связкой сучков, увидев немцев — замер. — Унук мой это, ня трогайте!

Старший кивнул и молча налил ещё одну миску варева:

— Ессен, киндер!

Киндер не заставил себя долго ждать, подчистил в момент и, помыв миску, сказал немцам:

— Данке шён!

С пятого на десятое, едва подбирая слова, они объяснились с внучком, что долго не задержатся, как только прекратится ужасная погода, они, водители, двинутся дальше, пусть гроссмутти не боится, они мирные немцы.

— Да уж, мирные! — пробурчал себе под нос мальчишка. Снег валил еще день, и наконец-то прекратился, выглянуло холодное солнце, и по всей деревне засуетились, зашевелились немцы. Чистить дорогу согнали всех, даже школьникам младших классов велено было идти разгребать снег. И только к вечеру вызволенные из снежного плена машины, ревя и пробуксовывая, двинулись по проложенной танком колее, время от времени застревая, они потихоньку поехали дальше.

Гроссмутти старший немец оставил несколько банок консервов, немного соли и пару буханок дубового хлеба.

И к вечеру же хватились Гущева, жена была уверена, что он где-то пьянствует с Яремой, а дружки думали, что он отсиживается у хате. Искали долго, но так и не нашли. Только по весне, когда снег начал таять, нашли его неподалеку от дома. Оглядев и не найдя пулевых следов, решили, что пьяный заблудился в той круговерти, что случилась зимой. Собаке-собачья смерть, никто в деревне не опечалился, а пацан его, наоборот, перестал ходить с опущенной головой.

Весна совсем не спешила в сорок втором, март случился, как январь, за три дня выпало снегу как за месяц. Опять застревали машины в снегу, опять выгоняли всех на расчистку дорог. Еле-еле, по воробьиному скоку собиралась прийти весна, снег к концу месяца посерел начал просаживаться, но тепла все не было. Небо хмурилось. Казалось, на всей планете такая серая хмурая погода, видимо сама природа ужаснулась на непотребства, вытворяемые людьми, и наказывала род людской за слезы и смерти.

В Березовке было стыло, серо, уныло. Местные почти восстановили барский дом, Краузе-старший переехал туда жить, а сушеный сыночек наконец-то перестал торчать здесь постоянно и мозолить всем глаза. Теперь он наезжал или в воскресенье, или, случалось, посреди недели, а то и дней десять его вечно недовольную рожу не видели березовцы.

Дед Ефим иной раз составлял компанию Иоганновичу, сидели два пожилых человека, разговаривали обо всем, и забывалось порой, что где-то идет война, гибнут люди.

— Эх, Иоганнович, — как-то не выдержал дед, — скажи мне, чаго людям не хватаеть? Ведь жизня и так короткая. От мы с тобою — недавно молод е жь были, а гляди, кости ломить, спина не гнеться, усе болить, а кагда устарели? Навродя от тридцатка только и исполнилася, ан нет, уже совсем старые деды.

— Ты-то, Ефим, настоящий дед, а я и дедом-то не стал. Старшенький карьеру делал, а Пауль… тот в науке весь, а так хочется быть уверенным, что не прервался твой род… дождусь ли?

Закончился март, половину апреля тоже была холодная, пасмурная погода, а потом как прорвало, за пару дней солнышко растопило большую часть снегов и застряли немцы намертво, в русской грязи. Поняв, что бесполезно что-то предпринимать, они, успокоившись, стали ждать, когда все подсохнет, а народ начал оживать, радуясь, что хоть солнышко их радует.

К маю стало подсыхать. Наученные горьким опытом и почти месячным сидением в непролазной грязи, немцы начали выгонять местных на строительство дороги, дело продвигалось, но когда дошли до Викешкина оврага, все застопорилось, болотистая местность как бы сопротивлялась дороге всеми силами, уложенные днем и утрамбованные камни, поутру оказывались в воде.

Немец, ведающий этим строительством, с каждым днем становился все злее. Через пару дней приехали ещё два каких-то важных немца. Долго лазили по оврагу, махали руками, доказывая что-то, долго спорили, потом видно пришли к общему мнению.

И начали деревенские рыть отводные канавы поперек склона, укреплять их камнем, через неделю вода из низинки стала уходить, и все вздохнули с облегчением.

Аккурат на первое мая появился Леший, опять радовались Гриня и Василь, опять он долго сидел вечером с Ефимовной и Стешей.

— Ничё, девки, — гудел он потихоньку, — не может того быть, что Россия загибнет, вот погодите, нарвется немец на пердячую косточку, и выбьют ему зубы, как Суворов говорил: «Русские прусских всегда бивали». Получили под Москвою, от ещё и в Берлине будем!

— Дай-то Бог, — кивала Ефимовна, — мы теперь все в церковь ходим, стоим, молимся про себя за наших-то, вслух ведь не скажешь, Агашка там постоянно крутится. Вроде как батюшке помогает, а то в деревне не знають, что Бунчуку все докладает.

— Записки о здравии и помине читает, а тут бабка Вишня её позорила, на усю дяревню, — смеясь сказала Стешка, — Агашка углядела у записке о помине раба божия Викентия и понеслась к Бунчуку. Тот прибег у церковь и хотел было заарестовать Вишню, а та дюже удивилсь, за чаго.

— А за то што ты мяне на помин написала.

— Хто сказав? Ах ты ж гадюка языкатая, до чаго ж ты гадина подлая. Прежде чем бяжать докладать, успомнила ба, што батька у мяне Викентий прозывался, не погляну, што здеся Викешка. Выдяру тябе усе волоса, ах ты ж подлюка подлая.

Весна не радовала штрумбаннфюрера Герберта фон Виллова совсем — настроение было под стать этой мерзкой весне в бедном, забытом Богом, углу Орловщины — райцентре Раднево. Грязь, серое небо, с которого непрестанно сеял мелкий дождь. Казалось, там, наверху, кто-то упорный тщательно просеивал сквозь мелкое-мелкое сито огромные потоки воды… и не верилось, что где-то светит солнце, и весна семимильными шагами шагает, оставляя после себя нежные ростки зелени.

— Брр, мерзость! — передернулся Герберт.

— Герби! — окликнул его Фридрих — старший брат его друга и однокурсника Пауля Краузе. — У нас в казино вечером будет заезжая певичка. Ну, не Марлен, но голосок имеется, придешь? Хватит сидеть отшельником, я велел закрыть архив после семи вечера, от твоей работы скоро взвоют все сотрудники. Да и по такой погоде только и остается сидеть за столиком и попивать кофе с коньяком. Признаюсь, у меня есть несколько бутылочек «Камю», так что жду тебя в казино, отказ не приму!