Надежда Михайловна - Сороковые... Роковые [СИ]

Ефимовна в гневе перешла на местный говор.

— Марь Ефимовна, ты чаго? Я ж, просто поинтересовался… Я ж ничаго…

— Все вы ничаго, я ж тебя учила добру, ты ж неплохой был, што ж ты как зверюга?

— Всё, пошел я, — Слепень, как ошпаренный, выскочил из хаты.

А на другой день, к обеду по центральной улице села неспеша шел богатырского роста и зверского вида, заросший по самые брови мужик. Подойдя к правлению, не спеша оббил снег с громадных же валенок и на хорошем немецком языке сказал часовому:

— Передай герру Фридриху Краузе, что пришел Леший!

Тот с изумлением посмотрел на это чудо и гаркнул кому-то в коридор. Через несколько минут вышел солдат:

— Битте!

Лешего провели в кабинет, из-за стола поднялся сухопарый немец:

— Вас волен зи?

— Здравствуй, крестничек!

— Не понимайт! — немец вгляделся в Лешего: — Майн Гот! Лавр Ефимович?

— Да, но лучше зови меня Леший, так привычнее!

— Момент! — Фридрих покрутил ручку телефона:

— Фатер? Лавр Ефимович у меня в кабинете! Яволь! Фатер будет здесь через пятнадцать минут, зетцен зих, садитесь, я немного забывайт язык, мешаю… перемешиваю слова.

— А и Карлуша здесь? А Пашка, Пауль, то есть?

— Пауль в Берлине, а фатер не пожелал жить в Германия, сюда приехал, имение восстанавливаем, скоро переедет туда жить.

Адьютант принес нарезанный лимон и початую бутылку коньяка. Фридрих налил понемногу в бокалы:

— За встречу, рад, что живой Лавр Ефимович!

Леший медленно пил коньяк, смакуя каждый глоток:

— Давненько я не пивал такого… да, с семнадцатого года, пожалуй.

В кабинет с шумом ворвался Карл Краузе и с порога, раскрыв объятья, пошел на Лешего: — Лавр, дружище, живой!!

— Что мне сделается, отшельнику, кроме зверья, никого в лесах не водится! — обнимая его, гудел Леший.

— А партизанен? — влез Фридрих.

— Фрицци, я тебе когда-нибудь врал?

— В те времена нет, а сейчас… может, ты коммунистом стал!

— Я тебе давал право тыкать мне? — построжел Леший, — могу ведь и порку устроить, это для них ты герр, а для меня все тот же сопливый, строптивый мальчишка!

Фридрих покраснел:

— Извините, Лавр Ефимович, забыл, забыл, каким Вы можете быть.

— Ну, так я напомню, рука-то у меня, сам знаешь, тяжелая. Да и пока не забыл, почему моих маленьких крестников гнобит какая-то трусливая гнида?

— Каких?

— Крутовых ребятишек, они совсем одни остались, почему этот, служивший и вашим и нашим, Бунчук издевается над мальцами? Фрицци, не примешь меры, я его, паскуду, сам накажу. Я бы давно явился, зная, что Глашу убило, — Леший перекрестился. — Светлая ей память! А ребятишек, спасибо, Ефимовна обогрела.

Карл сказал:

— Я его уже предупреждал!

— Мало предупреждал!

Фрицци странно повеселел, вызвал адьютанта, велел найти Бунчука.

Минут через десять, постучав, ввалился Бунчук:

— Звали герр майор?

Леший каким-то одним текучим движением, мгновенно оказался возле него и, взяв за глотку, тихонько так спросил:

— Ты, паскудина, что себе позволяешь? Зачем ребятишек Никодимовых гнобишь?

Бунчук затрепыхался, пытаясь что-то сказать:

— Я тебя предупреждал? Ты думаешь, если есть у тебя оружие, со мной справишься? Да тебя ж Волчок из под земли достанет и на кусочки порвет по-любому, даже если пристрелить сможешь меня! Фуу, скотина мерзкая, перегарищем несёт, — Леший, казалось, легонько отшвырнул его, а Бунчук впечатавшись в стенку, сполз по ней, едва дыша.

— Леший, я… — прохрипел он.

— Я тебя предупредил! — припечатал Леший, — не они тебя, а ты их обходи седьмой дорогой!

Фридрих, с веселым изумлением смотря на Лешего, подтвердил:

— Малейший замечаний-ершиссен!!

Бунчук на подгибающихся ногах выполз из кабинета..

— Да, дал я тогда маху. Пожалел паскудника, надо было добить!

— Ну, никогда не поздно! — сказал Карл. — Лавр, давай-ка посидим у меня в хоромах. Вспомним былое, скажем, через пару часов? У тебя как со зверьём? Очень уж хочется на охоту!

— Проверю дальнюю делянку, должен там быть секач. Приготовлю всё, тогда приду. Сейчас я до мальцов, Фрицци, ты там какой пропуск-документ вели мне выписать, чтобы не привязывались всякие шавки, из поганцев. Ох, и отребье у вас в полицаях ходит, тьфу!

Леший поспешил к Крутовым, долго приглядывался, что и как во дворе, осмотрел сенцы и загудел входя в хату:

— Где тут мои пострелята? — из-за стола выскочили оба ребятёнка и повисли на Лешем.

Он сгреб обоих и прижал к себе. Мальчишки плакали. Если Гринька ревел в голос, то Василь плакал молча, и у Лешего защемило сердце:

— Ну-ка, ну-ка, Никодимкины внуки, дайте я на вас погляжу?

Он отстранил их немного и, оглядев, сказал:

— Вытянулись-то как, худющие, бледнющие, не кормит вас Ефимовна, что ли?

— Кормит, она кормит, — проворчал Гринька, утирая рукавом слезы, — картопля да капуста, грибы-от ешчё. Остальное усё повыгребли!

Леший, держа доверчиво приникшего к нему Василя, опустился на лавку.

— Василь, ты меня слышишь?

Тот кивнул и как-то вопросительно посмотрел на Лешего.

— Про Волчка хочешь узнать?

Тот опять кивнул.

— Жив твой Волчок, дома остался. Нельзя ему сюда, пристрелит сдуру какая-нибудь сволочуга. Он тоже по вам скучает. Вот потеплеет, спросим разрешения у Краузе, и придете ко мне, — он ласково погладил своей огромной лапищей голову Василя. — Ефимовна-то где?

— Да до деда Ефима побегла, ён чаго-сь обешчал из яды дать.

Прибежавшая вскоре Ефимовна очень обрадовалась, что Леш жив.

— Волновалась, как ты там один, может, и случилось чего, времена-то какие, жуткие.

— Все нормально, — гудел Леш, раздеваясь, — тут вот я мальцам кой чего припас, — он вытаскивал из бездонных карманов какие-то сверточки, — малинка вот лесная, мало ли простынут, мясца сушеного немного, медку лесного, травки вот на чай, — мальчишки сидели не шевелясь. И он, усмехнувшись, сказал:

— Гринь, у меня теперь в карманах как у твоего деда, чего только нет. Ну-ка, Василь, залезь-ка в задний карман, там Волчок вам привет прислал!

Василь засунул тонкую руку в карман и радостно заулыбался, вытащив полную горсть орехов. Орешник всегда находил Волчок и тащил за штанину Василя или Гриньку к нему, где по полдня и обитались детишки.

— Вот ведь, животина, умнее многих людишек, пакостников. Сам приволок в зубах мешок с орехами и положил мне на колени, как бы говоря — орехов-то мальцам возьми, — гудел Леш, рассказывая Ефимовне про Волчка, Василь же счастливо улыбался, грызя орешки.

— Гриня, ты теперь Бунчука не бойсь, я его малость потрепал, да и Краузе ему добавил. Он, гад, забыл, кому жизнью обязан, ну а я память ему подправил. Ежли только вякнет чего в их сторону, Марья, смело иди к Фрицци, Фридриху то есть. Не бойсь, говори как есть! Не думаю, что Бунчук чегось выкинет, но мерзавец первостатейный, будьте все внимательны.