АlshBetta - Hvalfanger / Китобой [СИ]

— Ты против? — когда отодвинулся от ее руки, робко позвала Берислава. В доме было тепло и она сняла наконец все куртки, оставшись в одном свитере, и даже хотела снять джинсы… но в последний момент передумала.

Мужчина, уткнувшись в зеленые глаза один на один, на таком близком расстоянии, поежился. Она со странным проблеском во взгляде встретила его опустившиеся уголки губ.

— Вонь, — кратко резюмировал он.

— Ты придаешь слишком большое значение запахам.

— Запахи формируют мнение.

— Мое уже сформировано, — она прикусила губу, виновато потупившись, — можно?..

Сама попросила. Сигмундур пододвинулся ближе, дозволяя ей устроиться на своем плече.

То, как на кожу легла теплая щека, как защекотали ее волосы, столь длинные и красивые, как затрепетали ресницы и послышался тихий смех, сделало с ним что-то неимоверное. В груди быстро-быстро забилось сердце.

— Ты пахнешь океаном.

— Тогда ты никогда не слышала запах океана.

Она мягко усмехнулась.

— Напротив, — шепнула. И, видимо, подавшись какому-то порыву, поцеловала его плечо. Быстро, легко и робко. А потом легла на него как следует, как нужно, прижавшись к боку китобоя. — К тому же, ты слышал.

— Только океана.

— А китов?

— Киты пахнут океаном. И кровью…

— Ты слышишь другие запахи? — она вдруг заволновалась, а голос погрустнел.

— Некоторые, — ощущая странную легкость, что привнесла в ситуацию она своим поцелуем, китобой стал гладить волосы цвета красного дерева, — сырого мяса, йода, хлорки… и того апельсинового шампуня.

— И все?..

— Ну почему же. Еще аммиака, экскрементов… всего, что пробивает любой нос.

Берислава насупилась.

— И что же, ни цветов, ни жарящихся овощей? Ни свежести?..

Он успокаивающе погладил ее плечо.

— Этих простыней — да. Сегодня.

А затем потянулся вперед, к ее макушке. Сделал максимально глубокий вдох.

— И твоих волос.

Девочка засмущалась, хихикнув.

— Они явно пахнут не свежестью…

— Они пахнут лучше всего на свете, — откровенно, почувствовав, что может это сделать, признался китобой. И накрыл их обоих одеялом, пожелав доброй ночи.

Следующей ночью девушка спала уже без джинсов…

В субботу Берислава взялась за стирку. Вытащила их одежду, прежний таз, и потребовала принести все грязное, что есть.

Сигмундур такое требование исполнять был не намерен. Он догадывался, как пахнут его вещи, о чем бы они вчера ни говорили. И если это было малое помутнение рассудка под наплывом момента, то больше ему поддаваться было нельзя. У нее атрофируются все рецепторы.

— Я серьезно.

— Я тоже, — он покачал головой, — ты их не тронешь.

— У тебя там золото? Бриллианты?

— Хуже.

— Но не век же ходить как медведь, Сигмундур, — чудесно зная, чертовка, как его всего перетряхивало на собственное имя, что она произносила, девушка попыталась взять измором.

Но в этом вопросе китобой не собирался уступать. Он всерьез опасался, что всегда тогда будет ассоциироваться с этим запахом. И она к нему не приблизится больше.

И тогда Берислава применила хитрость. Она прищурилась, посмотрев на него с интересом, чуть наклонила голову… а потом, с прытью оббежав, кинулась в дом.

Она хохотала, вытаскивая из шкафа одежду, пока он пытался ее, изворотливую, поймать. И продолжала хохотать тогда, когда ему это все же удалось. Но Сигмундур, которому было не до веселья, смех ее прервал. Не жалея силы, дернул ком безразмерных тряпок из ее рук. И, когда стала упираться, просто оттолкнул. Отдернул.

Берислава, больно ударившись головой о стену, замерла. Даже дыхание затаила, толком не в состоянии понять, что только что произошло. Ее большие и испуганные зеленые глаза перебегали с китобоя на ком вещей и обратно. И медленно, медленно затягивались ошарашенными слезами.

Она неловко, словно бы запретно, притронулась к затылку. Поморщилась.

Сигмундур, сжав кулаки и часто дыша, стоял рядом. Что-то у него внутри сжалось и обрушилось вниз кровавыми ошметками, когда она впервые за столько времени напуганно от него отшатнулась.

— Прости, что я их тронула, — кое-как пробормотала девушка.

— Я сам их постираю, — мрачно доложил он. И оставил, как мог стараясь больше не испугать, девочку в спальне.

Он никогда в жизни так не драил свои вещи, как этим утром. С мылом, с шампунем из ванной, со всем, что было. Даже накидал какой-то травы из холодильника, вроде мяты, в таз. Тяжелые ладони терли ткань со всей ненавистью к самому себе.

Берислава вышла из дома через час, молчаливо наблюдая за тем, как оттирает застарелое пятно на оставшихся брюках. Все остальное, мокрое, зато чистое, комьями лежало на ограждении крыльца. Белье короткой стопочкой высилось у лестницы.

Как мог стараясь что-то унюхать, китобой трижды все перестирывал. Благо, из одежды носил не так много.

— Здесь нужен будет отбеливатель, — заметила Берислава, подступив ближе к тазу. От усилий мужчины вокруг их места для стирки образовалась пенная лужа, уже начавшая подмерзать.

— Так выведу, — пробурчал он.

— Это кровь?

Наблюдательная. Он стиснул зубы.

— Да. Волчья.

При упоминании животного она поежилась и ушла. Сигмундур, пользуясь случаем, пытался рассмотреть, нет ли на затылке крови, но, к своей радости, ничего не заметил. Видимо, не так сильно…

Через пять минут Берислава вернулась. Немного боязливо взглянув на него, пристроилась у таза с пачкой соды. На отдалении пары сантиметров от его рук.

— Подними пятно.

И с той же щедростью, с какой обрабатывал ее ладонь, насыпала белого порошка на въевшуюся кровь.

— Дай мне, пожалуйста.

Китобой, отступив на шаг, позволил ей закончить. Кроме пятна, ничего, вроде бы, даже запаха, не осталось.

Она поморщилась на аромат воды, пышущий своими компонентами во все стороны, но промолчала. Просто принялась флегматично расправляться с грязью.

Когда закончила, руки от воды, холода и жесткости ткани были совсем красными.

— Она не высохнет, если оставишь так, — Берислава покачала головой, стараясь не встречаться с ним глазами. Но прежде, чем получила ответ, притрагиваться не стала, — можно?

Сигмундур просто отрывисто кивнул, тихо себя ненавидя.

Девушка развесила одежду по всему, что для этого подходило в доме. Места не нашлось лишь для белья, но его, хорошенько встряхнув, Берислава выложила на комоде.

Глядя на то, как сосредоточенно она это делает, он не выдержал.

Подошел, как можно дальше убрав от нее руки, и стал рядом.

— Прости меня, пожалуйста.

Уголок розовых губ вздрогнул. Оставив боксеры в покое, девочка подняла на него глаза.

— Я сильно тебя ударил? — Сигмундур с горечью оглядел ее с ног до головы, припомнив, как резко умолкла, встретившись со стеной.