АlshBetta - Hvalfanger / Китобой [СИ]

Под паркой оказывается тонкий свитер из овечьей шерсти с узором из крабиков на груди. Никакого лифчика — соски вытянуты и оживляют клешни одного из крабов.

— Я тебя не трону, — заметив, как извивается девушка, стараясь спрятаться, твердо произносит китобой. Скидывает парку к сапогам, к чертям с кровати.

Нужно что-то теплое. Что-то, в чем можно предотвратить поражение тканей.

Мужчина думает около минуты, рассеянно прощупывая пульс на белесой руке.

Двойное Твою. Мать.

Он поднимается с постели, оставляя ее ворочаться в воображаемом холоде и идет в прихожую. Проверив, заперта ли дверь, забирает с крючка свою куртку.

Скунс бы оценил ее запах. От него у всех, наверняка, вылезут глаза — плоть и кровь то еще сочетание. Но Берислава, почувствовав тепло, когда вынуждает ее надеть свою одежду, лишь признательно, облегченно выдыхает. Вздрагивает, ослабевшими пальцами стараясь укутаться посильнее.

Сигмундур возвращает ей диванный плед, сверху накрывает своим одеялом. Подушка его и так уже под ее головой.

— Холодно…

— Ты горишь, — спокойно объясняет он, сев рядом и отбрасывая тень, благодаря светильнику у постели, на ближайшую стену. — Это не холод. Надо терпеть.

— Не могу…

— Можешь. А я буду искать градусник.

Проглотив слезы и отчаянный хрип, она зажмуривается. Утыкается лицом в подушку.

Она мучается до двух ночи, переворачивая постель и оглушая стонами безысходности, в которых можно утопиться. Громче ветра, снега, всех погодных условий. Но когда температура, наконец, замирает на одной отметке и Сигмундур готов действовать, она всеми силами пытается отбиться от рук китобоя. Отползает, вырывается, пытается прокусить кожу?.. Каждая из попыток терпит неудачу, а она не сдается. Слабая, а все равно упрямая. До смерти боится обтираний.

— Не будет плохо, — пытается объяснить ей мужчина. Он хмурит брови, глядя на градусник. И каким боком он оказался в доме?..

Берислава убежденно качает головой. Она, видимо, верит, что его интересует некрофилия. Или же что он совершенный, неисправимый извращенец.

— Не холодно уже…

— В жаре умрешь.

Хватаясь за горло, девчонка хныкает. Неиссякаемые слезы щедро орошают ее лицо.

И Сигмундур перестает спрашивать, вдруг только теперь вспомнив, что сильнее.

Заставляет ее раздеться.

Худое выбеленное тельце, но высокая грудь и тонкая талия. Округлые бедра, что он не трогает, остаются в трусиках. Сигмундур избавляется лишь от майки.

Спиртом из большой банки, заготовленной давным-давно на случай абсолютного неимения алкоголя, он разбавляет воду в тазу.

Берислава почти кричит, когда трогает ее. Выгибается, выворачивается, но бессильна… одной рукой он держит ее в неизменном положении. Делает свое дело.

По окончании процедуры, когда минует уже предел необходимой выдержки на воздухе, китобой натыкается на ее взгляд.

Снова облегченный. Но убитый. Расстроенный. Потерянный.

И детский… никогда, никогда он не видел такого взгляда…

К чему бы?

К трем она засыпает. Выравнивается сбитое дыхание, прекращают безумно вращаться глаза, ладони не сжимают простыней, и благо, больше зеленые омуты не укоряют. В свой плен их забирают веки.

В любимой позе клубочка, поджав ноги, она, как ребенок в кофту родителя, прячется лицом в его куртку. Игнорирует любой запах, если вообще его слышит.

Сигмундур, убравшись, ложится рядом с пленницей в свою постель. Рядом.

И, когда она, расслабившись, делает довольно глубокий вдох, притягивает к себе.

Как во вчерашнюю, первую ночь рядом.

Только теперь не ей тепло необходимо, а ему.

И разбираться в причинно-следственных связях этого китобой сегодня не намерен.

Утром, когда Берислава просыпается, ей тепло. Неожиданно тепло, слишком, и, главное, непонятно, почему. Всю ночь ей снился ледяной лес, спертое дыхание волка, высящегося над ее могилой, и тяжелые облака. Они плыли, плыли… и летели снежинки. Ее ранили снежинки, морозили. Как правило, от груди к рукам. И касания их были уж слишком реальны.

Берислава медленно, ощущая тяжесть в теле, ноге и голове, привстает на локте. Мышцы побаливают, реагируя на усилие, зато девушка понимает, где она. Очень красноречива древесно-коричневая стена с зеленой вставкой и кресло напротив кровати. На нем пара мужских брюк и прямо на них, в раскрытом виде, просушиваясь, ее парка.

За окном спокойствие. Нет ни снега, ни ветра. Погода улучшилась и не выгоняет из дома тепло.

Щеку Бериславы что-то царапает. Несильно, просто как дуновение ветерка…

И вторая истина, накрывающая этим утром, занимает сознание.

Она лежит прямо в постели китобоя, на его плече. И прядь мужчины, непокорная, щекочет ее кожу.

Девушка пугается, вздрогнув.

Сигмундур спит на спине, оставит левую руку без движения, а правой накрывая ее спину, пока лежит рядом. Под одеялом легкая шершавость больших пальцев прекрасно ощутима… голой кожей?

Берислава пугается сильнее.

Она с опаской смотрит на китобоя, не зная, чего ожидать.

А он спит. Зверь, такой с виду опасный, спит так безвредно… не как в первое утро. Он рядом, слышно его глубокое дыхание, видно, как ходят пазухи носа, как размеренно вздымается грудь. Его губы чуть приоткрыты, борода выделяется на фоне оленьего тулупа, а ресницы не подрагивают. Не притворяется.

Берислава слышит, что его запах, смешиваясь с ее, не только причина близости хозяина. Куртка. На ней безразмерная, темно-синяя, но такая теплая куртка… правда, не застегнутая…

Девушка медленно, осторожно возвращается на свое исконное место, на плечо китобоя, думая о том, что происходит.

Но не двигаясь. Не пытаясь встать, уйти.

Согреваясь.

Она думает… думает, робко коснувшись ладонью его груди, думает, тронув лбом жесткие волосы бороды… думает…

И заново, чем-то успокоенная, засыпает.

Сигмундур настороженно ставит тарелку с мясными тостами на тумбочку у кровати.

Берислава, смущенно взглянув на мужчину, медленно качает головой.

— Я не голодна, — хриплый, тихий голос для нее — усилие. Но не молчит, что уже большой плюс.

— Ты не ела только те двое суток, что я знаю, — не соглашается китобой, — ешь.

Знакомое слово, вчера приведшее к череде безумных событий, она встречает прерывистым вздохом. Опускает голову.

— Пожалуйста, поешь, — поправляется Сигмундур, нахмурившись. Бас звучит мягче.

Зеленые глаза касаются его. С теплом.

Встреча с волком и то, что было после, творят с Бериславой что-то необыкновенное. Ныне она не спорит, не упрямится, не бросает в его сторону презрительных взглядов и не выкрикивает глупости. Ставшая мягкой и сговорчивой, просто соглашается. Со всем.